[hannibalss]

Подарок для:  Hanna Wind и  Will Robert Dark
Название: Клетка
Форма исполнения: фанфик
Персонажи или пейринг: Ганнибал Лектер/Уилл Грэм
Рейтинг: R
Жанр: драма, романс
Краткое содержание: На двоих у них есть три роли: агент ФБР, психоаналитик, серийный убийца. Кому выпадет какая на этот раз?
Примечания или предупреждения: AU;повествование в настоящем времени

Дверь открывается. После полумрака приемной свет, льющийся из кабинета, режет глаза. В первые секунды Ганнибал видит только темный силуэт в дверном проеме, окруженный электрическим ореолом.
Вся сцена продумана до мелочей. Не хватает только режиссера, стрекота камеры и финального «Стоп, снято».
— Добрый вечер, агент Лектер, — произносит голос, и одновременно с тем, как к нему вновь возвращается зрение, Ганнибал чувствует, как сердце пропускает удар.
— Доктор Грэм, — он поднимается с кресла и кивает в знак приветствия. Коротко, на грани грубости, но Ганнибал не доверяет собственному голосу.
Доктору Грэму он доверяет еще меньше.
На пороге Ганнибал на секунду замирает, оглядываясь. Этого хватает, чтобы кабинет накрепко отпечатался в его памяти — издержки профессии. Он еще вернется в эти стены, неторопливо изучит одну картину за другой, проведет пальцами по корешкам книг в шкафах, насладится игрой света и тени на серых в бордовую полоску занавесках — мысленно и позже, много позже.
Доктор указывает ему на кресло, стоящее в центре комнаты, сам усаживается напротив. Долгие сорок секунд он молчит, безо всякого стеснения разглядывая собеседника. Чуть хмурится, шевелит губами, словно продолжая диалог с самим собой, улыбается и трет щетину на подбородке. Ганнибал еще никогда не встречал людей с настолько подвижной мимикой. Не нужно быть физиономистом, чтобы с легкостью угадывать одну эмоцию за другой.
В этом таится притягательность доктора Грэма — кто устоит перед соблазном читать собеседника как раскрытую книгу?
В этом таится его опасность — слишком легко поверить, что хотя бы часть из этих эмоций правда.
— Вам уже знакома процедура психологической оценки, агент Лектер? — Грэм кивает на папку в своих руках. Получив утвердительный ответ, он легко заканчивает: — Отлично. В таком случае, сэкономим ваше и мое время.
С этими словами он размашисто расписывается и передает Ганнибалу заполненный бланк.
— Поздравляю, агент Ганнибал Лектер. Вы полностью отдаете отчет в своих действиях и находитесь более-менее в здравом уме.
— Более-менее? — повторяет Ганнибал, подпав под магию момента.
Уголки губ доктора Грэма поднимаются в улыбке. Слишком короткой, чтобы ее заметить, но Ганнибал замечает все равно.
Искренней.
— Не менее чем любой из жителей этой планеты.
— Включая вас.
Грэм снова кивает.
— И не более?
На этот раз улыбка не просто касается губ, а задерживается на них достаточно долго.
— Зовите меня Уилл, — предлагает он, расслабляя спину и закидывая ногу на ногу.
Теперь настает черед Ганнибала разглядывать своего собеседника. Темные средней длины волосы, зачесанные назад, аккуратно подстриженная щетина, пронзительные голубые глаза — Уилл Грэм красив и знает это, использует внешность как еще один инструмент в работе.
— А вы, вне зависимости от того, соглашусь я или нет, будете обращаться ко мне Ганнибал, — он делает паузу, прежде чем закончить, — не так ли, Уилл?
Их улыбки отражают друг друга, цепляются друг за друга, тонут одна в другой.
— Если у меня будет повод к вам обращаться, — мягко соглашается Уилл.
Ганнибал едва заметно приподнимает брови.
— Горячие продажи — ваш конек, Уилл? — спрашивает он.
— Только если покупателю нужно то, что я могу предложить.
— Теперь я должен спросить: «А мне нужно?», чтобы вы могли ответить «А вы сами как думаете»?
Некоторое время Уилл молча разглядывает его.
— Не знаю, были ли ваши предыдущие сеансы с психоаналитиками полезными, но они определенно были скучными, — говорит он. — К счастью, я не поклонник традиционного подхода.
Ганнибал слышит все, что остается непроизнесенным: слышит обещание, слышит вызов.
Доктор Уилл Грэм опасен: слишком умен, слишком хорош в своей профессии.
Слишком интересен, чтобы просто о нем забыть.
Ганнибал не собирается это делать. Как любой хищник, он не может устоять перед пламенем, ярко сияющим в темноте.
— У меня свободны вторники и пятницы, — говорит он. — После шести.
Уилл поднимается и идет к столу, листает темно-синий ежедневник с золотым тиснением.
— В пятницу в половину седьмого? — предлагает он, сводя брови. Его лицо словно один большой обеспокоенный знак вопроса. Ганнибал читает на нем: «Вам удобно?», распознает: «Надеюсь, наши графики совпадут» и видит: «Ну же, соглашайся. Пожалуйста!»
Ганнибал не верит ни одной из этих эмоций.
Он верит глазам, изучающим и напряженным. Глазам, которые транслируют одну-единственную мысль: «Попался».
Послания их глаз совпадают.

За окном темнеет. Уилл сидит в кресле за рабочим столом и листает записи — просто чтобы занять руки.
Его мысли с самого утра заняты лишь одним пациентом. Чувства, которые он испытывает, с трудом поддаются классификации: предвкушение, заинтересованность, редкие проблески профессиональной обеспокоенности. Специальный агент Ганнибал Лектер, профайлер из ФБР, вызывает интерес на слишком многих уровнях сразу.
Уилл второй год сотрудничает с ФБР, и редкие, «особые» пациенты оттуда всегда разнообразят его практику. После бесконечных неврозов, семейных проблем, кризисов среднего возраста и завышенных (хотя сами пациенты считают их заниженными) самооценок он с удовольствием переключается на те дела, которые являются вызовом для него как профессионала. По-настоящему уникальные случаи, разумеется, встречаются крайне редко, но Уилл нутром чует: Ганнибал Лектер окажется именно таким.
Он не похож на других агентов. Выделяется там, где остальные пытаются слиться с толпой.
Уилл вспоминает темно-синий в тонкую красную клетку костюм-тройку, который был на Ганнибале во время их первой встречи, и даже не пытается предположить, какую именно расцветку увидит сегодня. Яркая окраска в природе — признак слабости. Чтобы защититься от хищников, безобидные животные пытаются копировать опасных собратьев. Коста-риканская бабочка внешним видом и движениями изображает своего непосредственного природного врага — паука. Изображает настолько достоверно, что сам паук раскрывает обман всего в шести процентах случаев.
В этом примере Ганнибал — отнюдь не бабочка.
Он паук, изображающий бабочку, изображающую паука.
Хищник, скрывающий свою настоящую натуру тем, что не скрывает ее вовсе.
Прожив в Америке больше двадцати лет, он все равно сохраняет легкий, но отчетливый европейский акцент, а значит «сохраняет» — неверное слово.
Культивирует.
Каждому, кого судьба сталкивает с Ганнибалом, этот акцент призван намекать: «Осторожно, перед тобой чужак». Предупреждение для тех, кто в состоянии его услышать. Уилл не уверен, что в жизни Ганнибала Лектера было много таких людей.
Тонкие губы, бесцветные брови, прилизанные волосы — его внешность должна внушать опасение и отторжение, но Уилл находит ее странно привлекательной. И нисколько не сомневается: не он один.
Еще более привлекательным Уилл находит то, что таится в глубине янтарно-карих глаз.
Часовая стрелка с тихим щелчком меняет свое положение, и Уилл открывает дверь кабинета.
— Добрый вечер, Ганнибал, — говорит он с легким кивком, протягивая руку. Несмотря на улыбку, Ганнибал чуть хмурится, пожимая ее. Разумеется: Уилл нарушил все нормы этикета, первым инициировав переход на обращение по имени. Разница в возрасте — пять лет, если судить по внешнему виду, и десять, если свериться с документами, — однозначно отдает это право Ганнибалу.
Право, которое Уилл с легкостью отобрал.
И то, что в их первую встречу Ганнибал не стал возражать, вовсе не означает, что ему это нравится. Уже к середине сегодняшнего вечера он признает Уилла равным, достойным обращения на «ты», но прямо сейчас каждое «Ганнибал» из уст Уилла порождает короткую вспышку раздражения.
Уилл дергает за ниточки, пока это вызывает реакцию — иначе какой смысл все затевать?
Прежде чем сесть в кресло, Ганнибал расстегивает пуговицу на бледно-голубом пиджаке в кремовую клетку. Безупречные манеры на грани театральности — еще одно средство, чтобы казаться безобидным. Эксцентричная старомодность вызывает понимающие смешки и переглядывания; глушит чувство, что ты оказался в одной клетке с тигром.
Уилл входит в эту клетку с открытыми глазами.
— Вы получили чек? — Ганнибал начинает разговор первым, перехватывает инициативу. Это пока еще не нападение, а простая проверка, стоит ли противник того, чтобы пробовать.
— «Принципы медицинской этики с аннотациями, специально применимыми для психиатрии», раздел четыре, — кивает Уилл. — Я не вправе разглашать любую информацию, полученную от вас во время сеансов, вот уже восемь с половиной часов.
Ганнибал на секунду прикрывает глаза.
— Кроме тех случаев, если вам станет известно о готовящемся преступлении, которое вы в силах предотвратить.
— Строго говоря, нет. — Улыбка Уилла остается безмятежной, когда он по памяти цитирует: — «Когда на основании клинической оценки лечащего психиатра риск опасности представляется значительным, психиатр может раскрыть конфиденциальную информацию, полученную от пациента».
Ганнибал молчит. Уилл чуть заметно пожимает плечами и проговаривает то, что и так отлично известно им обоим:
— Может раскрыть информацию. Не обязан.
На мгновение между тонких губ мелькает язык. Ганнибал сглатывает, и Уилл взглядом провожает движение его кадыка.
— Вы ничего не сказали бы полиции, сообщи я вам, что собираюсь убить человека? — в этом «вы» отчетливо слышится «доктор Грэм». Уилл пересчитывает морщинки в уголках глаз Ганнибала и молчит.
— А если бы этим человеком были вы, — пусть это звучит откровенной издевкой, но он все же добавляет: — Уилл?
— У меня есть охотничий нож и пистолет, — отвечает Уилл, ничего больше не добавляя. Непроизнесенное «Говоришь, ты сильнее меня? Я так не думаю» остается висеть в воздухе.
Взгляд Ганнибала скользит по его фигуре, словно пытаясь нащупать спрятанное под одеждой оружие. Уилл улыбается и приподнимает брови одновременно. С этим выражением лица он флиртует, решая, стоит ли продолжать случайное знакомство в постели; с ним же вызывает пациентов на откровенность.
В разговоре с Ганнибалом невозможно определить, где одно перетекает в другое.
Ганнибал выдыхает, и Уилл понимает, что выиграл этот раунд. Следующий час они действительно разговаривают.

Уилл сидит, склонив голову набок, и смотрит прямо на Ганнибала. В полумраке кабинета его глаза кажутся темными, почти черными, губы блестят.
Его притягательность такая же тягучая и опасная, как заползшая в кабинет темнота. При свете дня Уилл Грэм кажется безобидным и вызывает в своих пациентах безотчетное желание доверить ему все секреты, но каждый вечер пятницы в половину седьмого, поздоровавшись с Ганнибалом и пригласив того внутрь, он снимает костюм хорошего парня и убирает в шкаф до понедельника.
Возможно, он безотчетно подстраивается под Ганнибала, меняет себя для него. Под него.
Возможно, он хочет, чтобы Ганнибал в это верил.
При каждой их встрече Ганнибала не покидает ощущение, что Уилл на самом деле видит его настоящего: сквозь маску богатого легкомысленного европейца с причудами, сквозь личность агента ФБР, обладающего выдающимися аналитическими способностями, острым умом и своеобразным чувством юмора. Чувствует хищника, затаившегося внутри. Принимает его, не задумываясь и не анализируя, как люди принимают землетрясения, наводнения и ураганы.
Принимает как данность.
Сама возможность такого развития событий раздвигает губы Ганнибала в полуулыбке-полуоскале, заставляет топорщиться волоски на его руках.
Одного часа в неделю ничтожно мало, чтобы наслаждаться этим ощущением.
Ганнибал хочет все то время, что Уилл может ему предложить, и еще неизмеримо больше.
Если бы кто-то решился ее сделать, стенограмма их встреч вышла бы чопорной и пуританской. Дьявол прячется в деталях и полутонах: изгибает губы в слишком откровенных улыбках, заставляет делать лишний шаг друг к другу, чтобы чужое дыхание оседало на щеке и шее, окрашивает «Уилл» и «Ганнибал» всеми оттенками сдерживаемой страсти.
Ганнибал может сколько угодно сомневаться в мотивах Уилла, но в одном он уверен точно — их отношения неизбежно закончатся в высшей степени непрофессионально. Предпочтительнее всего в постели, но он согласен и на пол, и на диван, и даже на письменный стол в этом самом кабинете.
Вопрос лишь в том, кто капитулирует первым.
Их флирт далек от соблазнения — зачем соблазнять того, кто хочет того же, чего и ты? Он больше похож на битву за доминирование. На состязание.
Победитель получит то же, что и проигравший. Избавленный от какой-либо меркантильной составляющей, этот поединок воль превращается в идеальную вещь в себе.
Иногда Ганнибалу становится страшно, какое огромное место в его жизни занял один-единственный человек. Большую часть времени его это интригует.
— Эта книга имеет практическую пользу? — спрашивает Уилл, и Ганнибал вспоминает, что да, сегодня они обсуждают монографию Фредерика Чилтона.
— Не больше, чего его трость. Пригодится разве что для растопки камина.
Уилл смеется, прикрыв глаза. В этот миг его лицо кажется беспечным и невообразимо юным.
— Но именно с его помощью был пойман Чесапикский потрошитель.
«Осторожно», — говорит себе Ганнибал.
— На что только ни пойдешь, чтобы улучшить продажи не слишком успешной книги, — произносит он вслух.
Фальшивая улыбка Уилла — зеркальное отражение его собственной.
Им обоим есть, что скрывать.
— Когда-нибудь думали о своей собственной книге, Ганнибал? — Уилл продолжает беседу, как ни в чем не бывало. «Вы тщеславны?» — на самом деле спрашивает он.
— Мои таланты лежат в другой области, — тщательно взвесив каждое слово, отвечает Ганнибал. И без перехода атакует: — А ваши?
Уилл подчеркнуто медленно облизывает губы, наблюдая за Ганнибалом из-под полуопущенных ресниц. Наглядная демонстрация, вызов, обещание.
— В свободное время люблю работать руками, — говорит он, и волна возбуждения, рожденная этими словами, сбивает Ганнибала с ног. — В детстве я любил чинить лодочные моторы вместе с отцом.
Образы, затопившие воображение Ганнибала, бесконечно далеки и от лодок, и от моторов.
Он помнит про поединок, про столкновение воль — и может только удивляться, почему еще минуту назад это имело хоть какое-то значение.
— Ты свободен завтра вечером? — спрашивает он и взглядом выпивает улыбку с губ Уилла.
— Боюсь, что не могу ответить прямо сейчас.
Ганнибал поднимается с кресла и подходит к письменному столу. Уилл наблюдает за ним с живым интересом, но не двигается с места.
Открыв знакомый темно-синий ежедневник на субботу, Ганнибал каллиграфическим почерком вписывает номер своего мобильного телефона.
— Сообщи, когда определишься с планами, — говорит он, возвращаясь обратно в кресло. Их беседа продолжается как ни в чем не бывало.
Телефон оповещает о входящем сообщении без четверти десять. Ганнибал с минуту разглядывает имя и адрес своего нового психоаналитика, которые ему прислал Уилл, и думает, что найти подходящего доктора для своего теперь уже бывшего пациента и согласовать все формальности за два с небольшим часа — это чертовски быстро. «Принципы медицинской этики», регламентирующие дозволенное и недозволенное в отношениях доктора с пациентом, больше не имеют к ним ни малейшего отношения.
Ганнибал улыбается и отправляет лаконичный ответ:
— Завтра в половине седьмого.
Мысли о возможном — неизбежном — завершении завтрашнего ужина белесыми ручейками стекают по кафелю ванной.

Уилл с интересом оглядывается — он никогда раньше не был в «Дыме и зеркалах». Ничего удивительного, шуму и суете общественной жизни он предпочитает тихие домашние вечера и компанию трех своих собак.
В фантасмагоричных, сюрреалистичных интерьерах Ганнибал выглядит абсолютно естественно. Мозаичные стеклянные стены и потолки многократно отражают его фигуру, окрашивая кожу в черный цвет. Обычные зеркала перемешаны с фальшивыми, искажающими пропорции и черты лица. Их столик отгорожен от остальной части ресторана, но Уилл не может отделаться от ощущения, что ужинает с несколькими десятками Ганнибалов сразу. Губы у одних улыбаются, у других искривлены в оскале. Ганнибал хмурится, смотрит на Уилла в упор и отворачивается одновременно. На Уилла накатывает странное чувство, что каждое из этих отражений правдиво. Что раньше Ганнибал показывал только малую, тщательно сконструированную и социально одобряемую часть себя, а сегодня разом выпустил на волю всех своих демонов.
У них антрацитово-черная блестящая кожа, клубящаяся тьма в провалах глаз и заканчивающиеся когтями пальцы. Их тонкие черные губы знают вкус крови, а руки привычны рвать еще живую плоть. На Уилла они смотрят, затаив дыхание, с ужасающей смесью из желания и нежности в глазах. Это обнаженное, безграничное поклонение настолько подавляюще, что выбивает воздух из легких.
Уилл чувствует, что может потеряться в череде бесконечно разных и бесконечно пугающих Ганнибалов. Он ищет что угодно, любую мелочь, которая позволит ему сохранить рассудок, не утонуть в этом море влюбленных демонов.
Его спасательным кругом оказывается галстук. Он надет на каждом из Ганнибалов: кровавые цветы, листья и побеги, распускающиеся на блестящей серебристой поверхности. Уилл хорошо знает этот цвет, когда кровь уже давно покинула тело, загустела и вот-вот начнет высыхать. Он взглядом прослеживает каждый завиток — так долго, что ему самому это кажется вечностью, но Ганнибал не возражает — прежде чем ему удается собраться с мыслями и произнести:
— Что именно было в том коктейле, который официант дал нам на входе?
Ганнибал улыбается — что-то внутри Уилла начинает истекать кровью от этой слишком острой, слишком нежной улыбки.
— До того, как твой бокал попал ко мне в руки, или после?
Стук сердца в горле становится нестерпимым. Уилл сглатывает. Ему кажется, что еще немного, и его стошнит его же собственным сердцем прямо на белоснежную скатерть.
— Какие-то побочные эффекты, о которых мне следует знать? — спрашивает он.
Ганнибал накрывает его ладонь своей, и на миг сознание Уилла проясняется. Теперь он точно знает как минимум один компонент «коктейля», гуляющего по его венам. Такая реакция на прикосновение может быть вызвана лишь малой, тщательно отмеренной дозой афродизиака. Уилл смеется. Не над Ганнибалом, а над собой. Над тем, что эта неуверенность Ганнибала в его чувствах кажется ему милой.
— Ничего, что вызывает привыкание с первого раза, — начинает Ганнибал. — Старый добрый амобарбитал, немного аминазина, псилоцибин.
Уилл закрывает глаза. Отрезанный от Ганнибала, от его исковерканных отражений, рожденных то ли особенностями интерьера, то ли визуальными галлюцинациями, он чувствует себя хоть немного самим собой.
Неспешно текут секунды. Темнота на внутренней поверхности век сменяется изображением его собственного кабинета — его личной зоны комфорта, места, где он имеет преимущество перед Ганнибалом, а не наоборот. Уилл понимает, что это бегство от реальности, что он по-прежнему накачан наркотиками и находится во власти другого человека, но ему нужны эти несколько минут покоя, чтобы собраться с силами, вернуть контроль над ситуацией и собой.
Это нелегко — Ганнибал не из тех, кто делится контролем. Он привык подавлять, держать все козыри у себя, ничего не оставляя на волю случая — или волю другого человека.
Начнись их общение чуть иначе, будь Уилл пациентом Ганнибала, а не наоборот, и у него не было бы ни малейшего шанса. Возраст, богатство, уверенность в себе, умение мыслить на пять шагов вперед — их ждали бы отношения ферзя и пешки, призрачный шанс однажды превратиться в равную фигуру и длинная, полная смертельных опасностей шахматная доска впереди.
В этой партии Уилл предпочитает быть шахматистом.
— Афродизиак был лишним, — говорит он, по-прежнему не раскрывая глаз. Это ошибка: Ганнибал материализуется в его мысленном кабинете и, как обычно, усаживается в кресло напротив. Он сдержан и спокоен, серебристо-красный галстук — единственный намек на то, что происходит с другой стороны век.
— Простая подстраховка — чтобы возможный седативный эффект аминазина не испортил завершение нашего вечера.
Внутри своей головы Уилл улыбается — он знает, что слова Ганнибала правда. Знает, что не вся.
Это знание дает ему сил вернуться наконец из своего воображаемого кабинета в реальный мир.
— Что порекомендуешь из меню? — спрашивает он.
Черные отражения Ганнибала синхронно хмурятся, недовольные тем, как быстро Уилл пришел в себя. Единственный, кто смотрит на него с восхищением — настоящий Ганнибал.
Вечер идет своим чередом. Они отдают должное изысканной кухне и вину — эффект от взаимодействия наркотиков и алкоголя просчитан Ганнибалом, решает Уилл, и не беспокоится по этому поводу, — обсуждают книги, кино и политику, флиртуют.
Когда Уиллу кажется, что у Ганнибала или его отражения отрастают рога или отливают красным глаза, он просто переводит взгляд на галстук и взглядом ласкает кровавые изгибы цветов и листьев до тех пор, пока галлюцинации не отступают.
Несмотря на алкоголь и наркотики в крови — благодаря им? — он отчетливо понимает, что Ганнибал смертельно опасен.
Понимает, что не сможет от него отказаться.
Их взгляды все чаще сталкиваются, склеиваются, вплавляются один в другой.
Когда они выходят на улицу, черные отражения-двойники Ганнибала остаются позади, но стоит присмотреться чуть повнимательнее, и Уилл отчетливо видит глянцево-черный блеск чужой кожи.
Видит тьму вместо глаз и длинные черные рога.
Уилл моргает, когда Ганнибал вкладывает в его ладонь ключи от своего Бентли. Это безграничное, невозможное доверие — и стремление рисковать своей и чужой жизнями сразу — на миг придавливает его к земле.
— Ты… — начинает он, но не заканчивает, потому что сам не знает, что именно хочет сказать. Облизывает губы и открывает перед Ганнибалом дверцу автомобиля.
Когда он садится за руль, его руки не дрожат. Даже не обернувшись на свой припаркованный у ресторана автомобиль, он выезжает со стоянки и едет к дому так быстро, как позволяет загруженность дорог.
Ладонь Ганнибала на его колене прожигает даже сквозь плотную ткань брюк.

Огни уличных фонарей путаются в волосах Уилла, раскрашивая их красным, желтым и золотым. Сейчас он красив той болезненной, лихорадочной красотой, какой может быть красив полыхающий дом за миг до того, как его стены обрушатся. Ганнибал мог бы смотреть на него вечно.
Они останавливаются на светофоре, и, пока желтый свет сменяется зеленым, Уилл поворачивается к Ганнибалу. Его взгляд расфокусирован, расширившиеся зрачки скрыли собой радужку. Когда эти горящие стены обрушатся, они погребут его под собой, но Ганнибал понимает, что уже не сможет отойти. Слишком поздно. Слишком хорошо.
Он наклоняется и целует Уилла. Мягкие губы охотно раскрываются навстречу, а дыхание пахнет вином и лекарствами. Ганнибал слизывает этот вкус с чужого рта, подается навстречу, игнорируя впившийся в грудь ремень безопасности.
Лишь ударившись затылком о спинку кресла, он понимает, что только что произошло. Уилл, не снимая рук с руля и глядя на дорогу прямо перед собой, спрашивает:
— Больно?
Ганнибал прикладывает ладонь к затылку. Он хотел бы, чтобы пальцы окрасились красным — тогда он протянул бы руку Уиллу, и тот, забыв про стрелку спидометра, слизал бы кровь.
Ладонь остается сухой.
— Ты меня толкнул, — бесцветно произносит Ганнибал. В его голове — легкость и пустота.
— Ты мешал мне управлять машиной. — Уилл хочет казаться бесстрастным, но его голос ломается, выпуская наружу жажду и хрипоту: — Мешал добраться до дома как можно скорее.
Стрелка спидометра качается, обнимая цифру сто то слева, то справа. В салоне скорость почти не заметна, ее выдают лишь городские огни, сливающиеся в световые линии и зигзаги. Несмотря на включенный обогрев, Ганнибал чувствует, как по коже бегут мурашки. Если бы он уже не был влюблен, то в этот миг влюбился бы снова.
Он не сразу замечает, что они приехали. Уилл успевает заглушить двигатель, выйти из машины и открыть дверцу напротив пассажирского сиденья, а Ганнибал все еще возится с ремнем безопасности. Поверх его ладони ложатся чужие, нащупывают механизм, не заботясь об осторожности, и практически волоком вытаскивают его из машины.
В следующий миг его рот запечатывает жадный, собственнический поцелуй. Они оба не закрывают глаз, сталкиваясь губами, взглядами и языками. Уилл надавливает ладонями ему на затылок, заставляя опустить голову, чтобы было удобнее. Этот нетерпеливый, эгоистичный жест приводит Ганнибала в восторг.
Он разочаровано стонет, когда давление на его затылке исчезает, но тут же чувствует, как ладони, спустившись по спине, бокам и груди, сжимают его галстук. Уилл отстраняется и делает шаг назад, не выпуская из рук свою добычу. Шелк натягивается и сжимает шею Ганнибала, не давая дышать.
Чтобы не задохнуться, он шагает навстречу, а Уилл снова отходит. В этом странном, наполненном рваным дыханием ритме они добираются до входной двери.
Очутившись внутри, Ганнибал перехватывает инициативу. Он целует Уилла, заводя его руки за спину и снимая пиджак. Тот застревает где-то в районе локтей, фиксируя не хуже смирительной рубашки.
Голубые глаза вспыхивают раздражением, но Ганнибал не позволяет Уиллу отстраниться, целует и ласкает до тех пор, пока не чувствует, что сопротивление исчезло. Он расстегивает верхние пуговицы на рубашке Уилла, обнажая гладкую безволосую грудь, исследует ее пальцами и губами. Поднимается выше и оставляет на шее засос — над линией воротника, чтобы его нельзя было спрятать под одеждой.
— Спальня наверху, — произносит Уилл. Приказ, которому нельзя не повиноваться.
Они поднимаются по лестнице, руки Уила по-прежнему связаны за спиной его же собственным пиджаком, руки Ганнибала блуждают в волосах Уилла.
В полутьме наверху их встречают собаки — две или три, мельтешение лап и хвостов, Ганнибал не присматривается. Уилл цыкает, и они послушно исчезают. Когда дверь спальни отрезает их от остального мира, Уилл шевелит плечами, натягивая пиджак обратно, чтобы сразу же его снять. Рубашка идет следом — он не тратит время на расстегивание пуговиц, а просто снимает ее через голову и бросает на пол.
Оставшись в одних брюках, он помогает Ганнибалу раздеться, качая головой, когда тот пытается снять галстук. Ганнибал улыбается, опускаясь на колени и нащупывая молнию на строгих темно-синих брюках Уилла. Одним слитным движением он спускает их до колен вместе с нижним бельем и на пару секунд замирает, наслаждаясь открывшимся зрелищем. Уилл полностью возбужден, его член стоит, чуть подрагивая. Прежде чем взять его в рот, Ганнибал наклоняется и глубоко вдыхает, запоминая запах.
Почти сразу же у него в волосах оказываются ладони Уилла. Они то гладят, то сжимают голову, отзываясь на действия Ганнибала. Он расслабляет горло, принимая Уилла на всю длину, и получает в качестве награды серию рваных, тонких всхлипов.
Когда дыхание Уилла становится слишком прерывистым, свидетельствуя о приближающемся оргазме, Ганнибал отстраняется. Он практически вытряхивает Уилла из штанов и толкает к кровати. Снимает брюки и ложится сверху, удерживая вес тела на локтях, пока любуется Уиллом. Их обнаженные тела разделяет только тонкая полоска галстука.
Ганнибал осторожно касается языком соска Уилла, чувствуя, как тот твердеет под прикосновением. Он губами изучает живот и грудь Уилла, языком прокладывая влажные дорожки по его коже. Уилл подается вперед, стремясь усилить контакт. Их члены соприкасаются, и у Ганнибала перехватывает дыхание. Освободив правую руку, он обхватывает ею член Уилла и водит ладонью вверх и вниз в том же ритме, в котором минуту назад сосал.
Обняв его за плечи, Уилл перекатывается, оказываясь сверху. Он садится на Ганнибала так, что его член вжимается Уиллу в задницу, и наклоняется для поцелуя. Кажется, его тело состоит не из костей и мышц, а из нетерпеливых стонов и вздохов; во взгляде звериная жажда.
Ганнибал мог бы любоваться им вечно, но член Уилла в более чем прозрачном намеке упирается ему в живот. Ганнибал оставляет любование до тихих рассветных сумерек, наполненных пресыщенностью и негой, и аккуратно вводит в Уилла первый палец.
— Еще, — говорит Уилл и больше уже не останавливается. Он говорит:
— Ну же!
Говорит:
— Сильнее!
Говорит:
— Я предпочел бы кончить с твоим членом в заднице, а не с пальцами. Но если ты не поторопишься…
Стенограмма их секса вышла бы развратной и непристойной, но оба участника слишком увлечены процессом, чтобы ее вести.
Засыпают они лишь под утро.

Телефонный звонок раздается в половину двенадцатого.
— Уилл Грэм? — отрывисто уточняет Кроуфорд и продолжает, едва услышав подтверждение: — Немедленно выезжайте, адрес придет смской.
Может, в какой-то другой вселенной он беспрекословно подчинялся бы приказам Джека Кроуфорда. В этой он лишь хмыкает и произносит, оглядев свой идеально пустой кабинет:
— Прямо сейчас у меня пациент, Джек. Я освобожусь не раньше чем через тридцать минут.
На секунду в трубке повисает молчание — Джек не привык к отказам.
— Это в ваших же интересах, док, — наконец буркает он и отключается.
Звуковой сигнал оповещает о входящем сообщении. Уилл смотрит на экран мобильника, но не открывает смс. Он закрывает глаза и вызывает в памяти ручей¸ в котором обычно ловит рыбу. Обжигающий холод воды чувствуется даже сквозь плотные резиновые сапоги. Уилл вдыхает по-осеннему терпкий воздух и проводит следующие двадцать пять минут, выбирая наживку. Ему предстоит ловить чрезвычайно осмотрительную рыбу.
— Что случилось, Джек? — спрашивает он, припарковав машину и пожав руки Джеку и его сотрудникам. — Я бы хотел получить объяснения. Где Ганнибал, и что вы делаете у него дома?
— Отрабатываем анонимное обращение. ФБР стала известна информация по делу Чесапикского потрошителя…
— Где Ганнибал? — повторяет Уилл, игнорируя предыдущие слова. Джек хмурится, но все же отвечает:
— В гостиной.
Уилл не мешкая проходит в дом.
— Привет, — говорит он Ганнибалу, подходит и легко целует его в губы. — Ты как?
Тот пожимает плечами.
— Я люблю принимать гостей, но предпочитаю, чтобы это происходило на моих условиях.
— Что произошло? — Уилл продолжает разговор с Ганнибалом, начисто игнорируя команду Джека.
— Кто-то сообщил в местную полицию, что видел, как я затаскивал в свой дом Элизу Николс, информацию передали в ФБР — и вот, — он обводит рукой гостиную.
— Николс, Николс… — Уилл хмурится, припоминая. — Та, которая найдена задушенной в своей собственной спальне? Но ее похитили прямо оттуда же, куда позже вернули. И это дело не имеет отношения к Чесапикскому потрошителю.
— Именно так я, — Ганнибал особенно выделяет последнее слово, — и написал в своем заключении. Но, очевидно, Джек счел, что не стоит верить экспертным заключениям подозреваемого в убийстве.
— Не подозреваемого, — говорит Джек, подходя ближе и бесцеремонно вклиниваясь в беседу. — Ганнибал, в твоих же интересах разобраться с этим побыстрее. Мы осматриваем дом, чтобы опровергнуть нелепую анонимку, рапорт идет вверх по инстанциям, а ты спокойно возвращаешься к работе. Черт побери, я даже позвал дока, чтобы тебе было комфортнее!
— Спасибо, — говорит Уилл, едва заметно закатывая глаза.
Ганнибал хмыкает, уголок его рта дергается.
— Довольно непривычно чувствовать себя конфеткой, которую дают ребенку за хорошее поведение у стоматолога.
Джек собирается что-то сказать, но его перебивает Беверли. Выражение ее лица серьезное и неуверенное.
— Ганнибал, — спрашивает она, бросая обеспокоенный взгляд на Уилла, — в последнее время у тебя бывали в гостях девушки?
Ганнибал хмурится и отвечает:
— Что ты понимаешь под «последним временем»? С воскресенья единственным гостем этого дома был Уилл.
Лицо Беверли замыкается, становится холодным и отстраненным.
— В таком случае мне довольно сложно объяснить, что у тебя на ковре делает вот это, — она демонстрирует зажатый пинцетом длинный темный волос, прежде чем упаковать его в пластиковый пакет.
Недоумение на лице Ганнибала кажется искренним. Оно и есть искреннее, кому как не Уиллу знать. Тем не менее, он отходит от Ганнибала на шаг, прикусывает губу и спрашивает:
— Ганнибал?
Недоумение сменяется раздражением.
— У меня нет никого кроме тебя, и ты отлично это знаешь. А домработницу ждет серьезный разговор касательно качества ее работы.
Следующим в игру вступает Джимми Прайс.
— Джек? — зовет он от входной двери, стараясь не смотреть на Ганнибала. — Можно тебя на минутку?
Глаза Джека холоднее, чем температура за окном. В его взгляде метет метель и завывает декабрьский ветер.
— Иду, говорит он, перемещая руку на пару дюймов ниже — на пару дюймов ближе к табельному пистолету.
На лице Ганнибала не дергается ни единый мускул. В его взгляде мелькает темная искра и тут же пропадает. На губы наползает улыбка.
Он знает.

— Давно не виделись, Уилл, — Ганнибал, как всегда, здоровается первым.
— Пять недель, — Уилл кивает, закрывая за собой дверь. Он помнит каждый из этих тридцати пяти дней, прожитых раздельно. Помнит не суету передачи своих пациентов другим врачам, не тонны заполненных бумаг и не сложности первых дней на новой работе, а одинокие вечера и холодную пустую постель.
— Ты похудел, — Ганнибал смотрит так жадно, словно не может наглядеться. Его взгляд ласкает и скользит по коже. Уилл чувствует, что плавится от этого внимания. Боже, как он скучал.
— Как тебе твоя новая комната? — спрашивает он вместо ответа.
Ганнибал осматривается и пожимает плечами — то немногое, что доступно человеку со связанными руками.
— Очень щедро со стороны Фредерика отдать свой кабинет в мое пользование.
— Боюсь, вот уже неделю как Фредерик не имеет ни малейшего отношения к тому, что происходит в стенах Балтиморской больницы для душевнобольных преступников.
Если бы взгляд Ганнибала был дисковой пилой для разделки туш, он бы вскрыл череп Уилла, забрызгав кровью белые с позолотой стены.
— Полагаю, в данной ситуации поздравления будут уместными?
Не отвечая, Уилл подходит и начинает неторопливо расстегивать крепления на смирительной рубашке Ганнибала. Их много, и следующие несколько минут проходят в тишине. Уилл чувствует теплое дыхание на своей щеке и улыбается.
— Ты читал инструкцию по технике безопасности при работе с пациентами, прежде чем ее подписывать? Полагаю, это один из самых важных документов для человека твоей должности — если, конечно, он планирует проработать дольше одного дня
— Ты всегда был опасен, Ганнибал, — мягко отвечает Уилл. — В этом отношении ничего не изменилось.
Ганнибал кивает, во взгляде теплота и любопытство.
— Давно ты знаешь?
— Что ты социопат? Знал еще до нашей встречи, хватило отчетов о твоих предыдущих психологических освидетельствованиях. Что ты убийца? Начал подозревать сразу же, точно понял той ночью, когда ты подсыпал мне в еду снотворное, чтобы обеспечить себе алиби на время убийства Мариссы Шурр.
От того, что Уилл помнит имена его жертв, Ганнибал выглядит странно польщенным.
— Я не убивал Элизу Николс, — продолжает он.
— Не убивал, — соглашается Уилл. — Ты слишком хорош в этом, Ганнибал. Не было ни единого шанса посадить тебя за те убийства, которые ты на самом деле совершил.
Ганнибал наконец может двигаться. Он разминает плечи, делает шаг и притягивает Уилла в объятия. Его пальцы гладят шею Уилла, словно примериваясь, где поудобнее ее сжать.
— Зачем? — спрашивает он.
От того, сможет ли Уилл дать правильный ответ, зависит, переживет ли он сегодняшний день.
С Ганнибалом правильных ответов не существует.
На долю Уилла остается лишь честность.
— Я не имею ни малейших проблем с тем, что люблю убийцу, — говорит он. Это первый раз, когда он прямо говорит о своих чувствах, и Уилл многое бы отдал за то, чтобы обстоятельства сложились иначе. — Но никогда не смогу быть соучастником. Знать, кто ты такой — что ты такое — и ничего не предпринимать — это соучастие, Ганнибал. Это все равно, что убивать своими собственными руками.
— Теперь твои руки останутся чистыми, Уилл?
Уилл смеется.
— После того, как я посадил тебя за решетку? Раскладывал по всему твоему дому волосы, частички кожи и ногтей мертвой девочки, которую убил кто-то другой? Писал анонимку и лично присутствовал при том, как Джек и его — твоя — команда находят улики?
— Ты подставил не только меня, но и Чилтона, — Ганнибал не спрашивает.
Уилл пожимает плечами.
— Это было несравнимо легче, — признается он. Ганнибал смеется.
— И что дальше? Станешь моим тюремщиком, Уилл? Будешь лечить меня таблетками и гипнозом до конца моей жизни?
— Однажды я уже был твоим врачом. Ты абсолютно здоров, и сам прекрасно знаешь это, — прикрыв глаза, Уилл легко целует Ганнибала в губы, зарывается пальцами в его волосы. — Ты не болен и никогда не был болен. Ты просто чудовище. Монстр, по ошибке рожденный среди людей. Я дам тебе все, Ганнибал: книги, предметы роскоши, любые мыслимые удобства, к которым ты привык. Все кроме свободы. Потому что твоя свобода — это свобода убивать.
Ганнибал молчит. Уилл не обманывается, он знает, что их нынешний статус кво — временная мера. Что Ганнибал не тигр, которого можно превратить в безобидного домашнего котенка, просто вырвав клыки и спилив когти.
Если бы Уилл на самом деле хотел спасти мир от Ганнибала, он должен был убить его.
Если бы он мог. Если бы он только мог.
Пастух из сказки кричал: «Волк», только чтобы проверить, придут ли к нему на помощь во время опасности. Уилл смотрит волку прямо в глаза, но не может заставить себя открыть рот.
Он чувствует себя заживо замурованным между «хочу» и «должен». Знает, что неудовлетворение, которое он сейчас испытывает, будет сопровождать его до конца жизни. Он готов вытерпеть гораздо больше, только бы Ганнибал оставался рядом.
— Это клятва, Ганнибал. Единственная любовная клятва, которая будет в твоей жизни.
Ганнибал подносит его левую руку ко рту и берет в рот безымянный палец. Когда в его основание впиваются острые зубы, Уилл даже не вздрагивает. Он ждет, пока Ганнибал не отпустит его, чтобы посмотреть на свое кровавое обручальное кольцо.
Никогда в жизни он не видел ничего прекраснее.
Скоро этот шрам заживет. Скоро Ганнибал нанесет его снова.
— Ты не тюремщик, Уилл, — Ганнибал вздыхает, произнося эти слова. — Ты клетка. Живые прутья, отделяющие от меня моих жертв.
— И ты будешь ломать эти прутья, чтобы вырваться на свободу, — эхом отзывается Уилл.
— Такова моя природа.
— А я буду не давать тебе этого.
— Такова твоя природа, — кивает Ганнибал.
Уилл знает, что его мотивы эгоистичны. Больше, чем спасти жизни невинных от чудовища, которое ему единственному удалось разглядеть, он хочет заполучить это чудовище себе — в безраздельное, безусловное пользование. Хочет любить его, оставлять на нем метки, жить с ним, быть с ним, умереть от его рук.
Ганнибал останется рядом до тех пор, пока Уилл будет достаточно крепким.
Возможно, однажды наступит время платить по счетам. Но прямо сейчас Уилл вместе со своим чудовищем наслаждается честно добытым счастьем.