Формат сообщества

[.Лейтенант.]

Поскольку наш первый Сикрет Санта закончился, а до второго ещё целый год, предлагаю сделать это сообщество для внутрифандомных фестов.
Как варианты:
- битвы пейрингов
- тематические недели/месяцы
В процессе можем придумать что-то ещё, фантазия неограниченна х) Ваши пожелания с радостью выслушаю и приму к сведению.

Вопрос: Надо оно?

1. Да, буду участвовать		19	(35.85%)
2. Да, буду читать и комментировать		34	(64.15%)
3. Нет		0	(0%)
Всего:		53

---

Деанон

[Hannibal Secret Santa]

Автор	Работа
.Лейтенант.	Первое Рождество Думаю о тебе
Dgezebet	-----
SummerAlice	Merry dinner!
Jeanne dArc	The Great Hunt
Chimotoma Katari	Oyneng Yar
Consulting Spock	Say Hello, Melancholia
Солар	Ящик котят
HerbstRegen	Постоянный клиент
Hanna Wind и  Will Robert Dark	Дважды в одну реку
Just_4_Fun	Апория
Чай с ванилью	Ради научного эксперимента
оку	Доктор Грэм
Манако	Однажды в северных краях
Ollyy	Клетка
Кью	Наше сновидение

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Кью
Название: Первое Рождество
Форма исполнения: фанфик
Персонажи/Пейринг: вендиго!Ганнибал/Уилл, Эбигейл
Рейтинг: PG
Предупреждение: возможный ООС
Примечание: В заявке не было ничего сказано про АУ, поэтому я решила пойти на риск и написать это. В рейтинг не получилось, прошу понять и простить хD Надеюсь, работа понравится х)

Это было первое за долгое время Рождество, которое Уилл встречал не в одиночестве.
Ганнибал большую часть дня провёл на кухне, решив, что к празднику надо приготовить нечто особенное; Уилл не стал противиться, решив, не мешать воодушевленному вендиго, но продукты на всякий случай проверил, чтобы убедиться в отсутствии человеческого мяса.
Эбигейл пару раз забегала на кухню, пытаясь привлечь внимание отца, но её вежливо выпроваживали в гостиную.
— Позанимайся, пожалуйста с Эбигейл, — просил Ганнибал. — Я должен сосредоточиться на готовке.
Уилла такая просьба ставила в тупик, потому что они с Эбигейл до сих пор не нашли общий язык, хотя девочка уже не пыталась наброситься на него при любой удобной возможности. Этим Грэм отчасти был обязан Ганнибалу, который провёл с дочерью воспитательную беседу в первый же день её пребывания в новом доме.
— Отец любит кулинарию больше, чем меня, — пожаловалась Эбигейл, пристраиваясь рядом с Уиллом на диване.
— Ты преувеличиваешь, — отозвался профайлер, откладывая книгу в сторону. — Ты важна для Ганнибала.
— Он даже тебе уделяет больше внимания, чем мне. Значит, ты важнее для него.
Уилл тихо вздохнул, поправляя съехавшие очки. Он, конечно, был рад такому интересу со стороны Ганнибала (самое главное, что его не рассматривали в качестве закуски), но порой это напрягало.
В самом начале их знакомства вендиго пообещал Грэму, что обязательно его съест, если тот потеряет бдительность и, похоже, все к этому шло. Хотя с другой стороны, не так давно Ганнибал предложил стать его парой, но это еще ни о чем не говорило. Может, вендиго просто хотел оградить свой будущий ужин от посягательств со стороны?
— Ты – первый человек, с которым отец так долго общается, — голос Эбигейл вывел Уилла из задумчивости. — Ты его чем-то заинтересовал.
— Может, он меня просто откармливает, чтобы потом съесть?
— Отец предпочитает активную охоту и считает, что крайне глупо заботиться о будущем ужине.
Уилл задумчиво хмыкнул. Порой он забывал, что Эбигейл хоть и выглядела на десять лет, но была старше него, а оттого и знала гораздо больше. Во всяком случае, она лучше знала Ганнибала, так что сомневаться в ее словах не стоило.
— Ты помогаешь отцу охотиться?
— Пару раз ходила с ним. Но он говорит, чтобы стать хорошим охотником, надо научиться быть человеком. Это у меня пока получается плохо.
— Я бы не сказал... — Уилл задумчиво потер руку, в которую Эбигейл вцепилась при первой их встрече. Да, Ганнибал определенно был более сдержанным. Сказывался возраст. — Ты стараешься, а это главное.
У Грэма никогда не получалось ладить с детьми: они были шумными, постоянно требовали к себе внимания, и у него после десяти минут общения с ними возникало острое желание сбежать куда-нибудь подальше. К счастью, Эбигейл большую часть времени вела себя тихо и играла с собаками или занималась с Ганнибалом, считавшим, что домашнее обучение гораздо лучше подойдет для нее.
— Не хочешь съездить в город за подарком для отца? — спросил Уилл, вспомнив, что он ничего не приготовил для Ганнибала. — Думаю, он не будет против.
Эбигейл задумчиво склонила голову набок и на несколько секунд замерла, очевидно, обдумывая предложение Уилла. Наконец, она утвердительно кивнула и, соскочив с дивана, направилась на кухню. Грэм последовал за ней.
— Отец, Уилл приглашает меня в город. Можно?
Ганнибал отвлекся от готовки и повернулся к ним лицом, задумчиво покачивая ножом в руке.
— Уилл, ты уверен, что справишься?
— Эбигейл недавно поела, так что не должна успеть проголодаться. Мы быстро вернемся.
— Хорошо. Только оденьтесь теплее. И, Уилл, будь на связи, пожалуйста.
Тот быстро кивнул, пропуская Эбигейл, помчавшуюся переодеваться, пока Ганнибал не передумал. Девочка редко выбиралась в город, а если и удавалось там побывать, то только под присмотром строгого отца, да и то недолго. Поэтому ее радость можно было понять.
— Уилл, будь с ней строже, — попросил Ганнибал, подходя к Грэму почти вплотную. — Эбигейл не такая слабая, как кажется.
— Я знаю, не переживай. Все будет хорошо.
Вендиго внимательно посмотрел на Уилла, словно оценивая, сможет ли тот справиться с его дочерью. Оба мужчины знали, что Эбигейл могла доставить крупные проблемы. Виновником этого часто был голод, который девочка еще не могла контролировать, а потому Ганнибал следил за тем, чтобы холодильник не пустовал.
— И не пытайся накормить ее какой-нибудь пиццей из дешевой забегаловки. Это вредно для ее желудка. Да и для твоего тоже.
— Ганнибал, все будет хорошо, — Уилл осторожно убрал нож, который все еще был в руке у его собеседника, подальше от себя. — Я не буду кормить ее ничем подозрительным. Обещаю.
Ганнибал тихо вздохнул и ласково потрепал Уилла по волосам, почти как собаку. Поначалу это злило профайлера, а потом он просто смирился и принимал такую ласку, как нечто должное. К тому же, это помогало ему быстрее уснуть.
— Будь хорошим мальчиком, Уилл.
— Да-да.
Ганнибал хотел было поцеловать Уилла, но вернувшаяся из комнаты Эбигейл заставила его сделать шаг назад. Иногда девочка поражала скоростью, с которой умела переодеваться (хотя чаще она делала это чересчур медленно, заставляя Ганнибала злиться во время долгого ожидания).
— Уилл, идем, - произнесла она, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
— Помни, что я тебе сказал, — произнес Ганнибал, когда провожал их до дверей.
Уилл долго думал, что же подарить Ганнибалу на Рождество. Решение пришло внезапно, когда они с Эбигейл проходили мимо магазина ножей «Deadwood Knives»: Ганнибал всегда жаловался, что ножи, которыми пользовался Уилл, годятся разве что для уничтожения продуктов, но никак не для готовки.
На набор из пяти ножей ушла половины зарплаты Грэма, которую он откладывал на починку давно барахлившей машины. Оставшуюся часть они с Эбигейл потратили на поход в небольшое, но довольно-таки уютное кафе, продукты и корм для собак.
— Отец сможет нас прокормить, — уверенно произнесла Эбигейл, когда они сели в машину. — А если ему будет трудно, то я с радостью помогу.
— Я в вас нисколько не сомневаюсь, — отозвался Уилл, мысленно подсчитывая дни до зарплаты и прикидывая, сколько ему придется занять, чтобы продержаться этот срок.
«Все-таки надо настоять на том, чтобы Ганнибал нашел работу», — подумал Грэм, возясь с ключами.
Конечно, они могли бы спокойно жить, питаясь охотничьими трофеями вендиго (благо тот не пытался кормить Уилла человечиной), но помимо мяса надо было есть что-то еще. И хотя Ганнибал не очень жаловал рыбу или те же сладости, но послушно мирился со вкусами Грэма. К тому же, Эбигейл нужны были витамины, которых не было в мясе.

Когда Уилл и Эбигейл уезжали из дома, погода была чудесной, но вот на обратном пути их застал сильный снегопад, из-за которого они вернулись домой затемно.
— Уилл, ты же обещал звонить, — встречавший Ганнибал был явно не в восторге от их опоздания. — Неужели нельзя было предупредить?
— Прости, кажется, у меня разрядился телефон, — виновато улыбнулся Уилл, позволяя снять с себя куртку.
— Ты невозможный. Эбигейл, раздевайся и марш мыть руки. Праздничный ужин уже остыл, — распорядился Ганнибал, прижимая дернувшегося было Уилла к себе. — А вы, молодой человек, останьтесь здесь.
Уилл издал какой-то нечленораздельный звук, но послушно затих, наблюдая за тем, как Эбигейл нехотя стаскивает с себя верхнюю одежду, всем своим видом показывая, что она вообще-то могла еще чуть-чуть погулять, но злые взрослые загнали домой раньше времени.
— Не ведись на ее провокацию, — шепнул Ганнибал на ухо профайлеру и поцеловал его в висок. — Эбигейл умеет манипулировать людьми.
— Может, ты меня отпустишь?
— Нет.
Уилл недовольно насупился, находясь явно не в восторге от того, что его собираются тискать, как мягкую игрушку, а Ганнибал, казалось, этого даже не замечал, лениво поглаживая тихо ворчащего Грэма по спине.
— Я купил тебе подарок вообще-то.
— Какой?
Уиллу все же удалось немного отстраниться, чтобы поднять с пола пакет:
— Вот. Ты же постоянно жаловался, что у меня плохие ножи.
— Они у тебя просто отвратительные, — поправил его Ганнибал, с интересом рассматривая набор ножей, который Уилл достал из пакета. — Были. Это то, что нужно. Спасибо, Уилл, — он поцеловал Грэма в лоб и ласково взъерошил ему волосы.
— Я рад, что тебе понравилось.
— Мне бы понравился любой твой подарок, потому что ты первый, с кем я встречаю Рождество.
Уилл смущенно улыбнулся, неожиданно для самого себя понимая, что и для него Ганнибал был первым и, пожалуй, единственным, с кем он встречал и хотел встречать Рождество в будущем. Да и не только Рождество.

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Smooth_Criminal
Название: -----
Форма исполнения: коллаж
Персонажи/Пейринг: Мадэнси
Рейтинг: PG
Примечание: по клику полноразмер

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  SummerAlice
Название: Думаю о тебе
Форма исполнения: коллаж
Персонажи/Пейринг: Ганнигрэм
Рейтинг: PG
Примечание: внезапно получилось нечто похожее на аватарку ВК надеюсь, понравится х)
Примечание 2: по клику полноразмер

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Jeanne dArc
Название: Oyneng Yar
Форма исполнения: арт
Персонажи/Пейринг: Ганнигрэм
Рейтинг: PG
Примечание: В предпочтениях был указан жанр AU, а это как раз то, что мы так сильно любим
Выбор пал на одну до сих пор не реализованную, но горячо любимую мною AU со сказкой Г.Х.Андерсена "Снежная Королева", вернее, в нашем варианте - "Снежный Король". Можно считать также условным кроссовером с фандомом Once upon a time.

Сюжет:

Однажды в глаз Кая - Уилла - попала льдинка, которая на самом деле была осколком дьявольского зеркала, искажающего реальность. С тех пор Уилл стал видеть темные помыслы людей, их злую сущность, а на месте прекрасного ему всё казалось уродливым. И продолжалось это до того дня, пока раз, в метель, не встретился он с незнакомцем, разъезжающим верхом на черном, как ночь, олене. И был тот незнакомец Снежным Королем, и забрал он Уилла с собой в царство вечного холода и льда...
Примечание 2: по клику полноразмер

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Oriental_Lady
Название: Ради научного эксперимента
Форма исполнения: фанфик
Персонажи или пейринг: Ганнибал Лектер, Уилл Грэм
Рейтинг: PG
Жанр: романс
Примечания или предупреждения: АУ, таймлайн 1 сезона

— Я иногда мечтаю, что я друг Майкла Джексона.

Неделя начиналась тоскливо, и Франклин ныл особенно невыносимо. Ганнибал едва заметно морщился, продолжая вежливо кивать в ответ.

— …И думаю, я бы спас его. Майкл Джексон не умер бы, если бы мы подружились.

Франклину казалось, что стоит ему подружиться с кем-то значимым, как он и сам начнет что-то из себя представлять. Дружбу он рассматривал с точки зрения потребителя, как бесплатный сервис. А не готовность стоять в пробке на кольцевой у Вашингтона два часа, чтобы попасть в Вулф Трап. Не готовность отдать деликатес — собственноручно приготовленные сосиски — семи разбойникам. Не готовность жертвовать своим костюмом, позволяя линяющим псам оставлять волосы на тонкой шерсти дорогих брюк.

Уилл Грэм с командой Джека Кроуфорда отправился в Бангор, штат Мэн, расследовать гибель семьи Тёрнеров, и Ганнибал согласился присмотреть за его стаей.

Точнее, провести разведку, пока хозяина нет дома. Театр начинается с вешалки, характер проявляется в интерьере. По личным вещам — выставленным на обозрение и сокрытым — можно многое сказать и о социальной маске, и об истинной сущности. Джек считал, что Уилл невольно отражает собеседников, подстраиваясь под речь, жесты, дыхание. Ганнибал думал, что не всегда и не под всех. То, что Уилл показывал, и то, что считал о себе, — могло не соответствовать реальному положению дел.

Первый этаж дома занимали гостиная и кухня. Второй этаж-мансарда пустовал. Уилл работал и спал в просторной гостиной. Здесь умещались камин и два книжных стеллажа, заставленных справочниками и академической литературой; кровать и два кресла; рабочий стол. У дверного проема, ведущего на кухню, стояло старенькое пианино. Поднятая крышка и раскрытые ноты на пюпитре — все указывало на то, что Уилл не так давно музицировал. А ведь ничто в его социальной маске не выдавало любителя музыки.

Ганнибал позволил себе проверить, как звучит инструмент, прежде чем продолжить осмотр. Он взял ноту ля первой октавы и два полутона вверх и вниз: неплохо, по внешнему виду и не скажешь, что оно настроено.

Оставленный у окна лодочный мотор, батарея бутылок на тумбочке говорили о неряшливости Уилла, безукоризненные стопки белья в комоде — об аккуратности. Противоречие? Или отступление от привычного и общественно одобряемого порядка?

Полка в ванной комнате подтверждала, что аскетизм не был показным. Быт наложил свой отпечаток: Уилл вырос в бедной семье, привык к нужде, привык довольствоваться малым. Лосьоном после бритья «Олд Спайс». Дешевой одеждой, приобретенной в дешевом ритейле.

С другой стороны, на хобби — рыбалку и яхту, зимовавшую в ангаре на заднем дворе, — он тратил приличную часть своей зарплаты, а значит, дело было не в скупости. Лишь в неумении выбирать для себя лучшее.

Можно ли обратить время вспять и вновь попытаться через быт повлиять на личность? Что в этом случае отпало бы, как шелуха, а что осталось?

Что изменилось бы в самом Уилле, если бы поменялось место, где он живет? Сколько бы ему потребовалось реквизита, чтобы перестать быть одним и превратиться в другого?

Что в первую очередь стоило убрать?

Ответ был очевиден.

Лосьон для бритья.

Уиллу бы подошел Клайв Кристиан. Но вот так сразу выбросить бутылку с корабликом и на ее место поставить золотой флакон означало подвести эксперимент под угрозу срыва. Уилл обладал эйдетической памятью. Даже если утром он и не обратил бы внимания на полку в ванной, то в течение дня все равно бы мысленно вернулся к выбивающейся из привычных предметов улике. И пришел бы к неправильным выводам. Решил, что его кто-то преследует. Вряд ли бы он, несмотря на все свое невероятное эмпатическое расстройство, оценил научный интерес Ганнибала. Пока не оценил бы. Но однажды…

Следовательно, требовалось поменять содержимое бутылки. Но не вылить, а найти похожую, в которую еще ничего не наливали. Это было хлопотно и затратно, зато увлекательно.

Магазины в окрестностях Балтимора предложили самые первые антикварные флаконы: если бы ваш дедушка не пользовался этим ароматом, вы бы не родились.

Какое забавное манипулирование.

Ганнибал добрался до Вулф Трапа меньше, чем за час, чтобы осмотреть злосчастный лосьон, выдав в качестве взятки довольным псам припущенный в собственном соку ливер. И убедиться, что флакон был даже не стеклянный. Пластиковый.

Тем было проще.

Но Клайв Кристиан в пластике? Звучало диссонансом, как новый тромбонист в Балтиморском оркестре. А выглядело пощечиной хорошему вкусу.

Ганнибал даже зажмурился: невыносимо, хуже Франклина с его навязчивым желанием подружиться. Но в данном случае стоило пойти на некоторый компромисс и неудобства. Ради эксперимента и науки, разумеется.

***
В пятницу Уилл сидел в кресле напротив и рассказывал про Тёрнеров, отказываясь говорить о своем детстве, даже переадресовал вопрос о родителях Ганнибалу. От Уилла еле слышно пахло сандалом, мускусом и ветивером: после бритья он так и не заподозрил, что его лосьон подменили.

— Я сирота, мои родители погибли, когда я был ребенком. В шестнадцать лет меня усыновил и забрал из приюта дядя.

Ганнибал ничего не скрывал, — порой хватало всего лишь не договаривать! — и Уилл расслабился. Задавая вопросы по делу, о Тёрнерах, удалось вернуться к основному:

— Ваша семья была состоятельной?

— Нет. Бедной. Отец чинил лодочные моторы и мотался вместе со мной от курортов Индийского залива до канадских Великих озер.

Значит, он правильно прочитал обстановку дома Уилла. Почти. Аскетизм оказался обусловлен не только финансовым неблагополучием, но и кочевой жизнью. Нужно быть налегке, чтобы в любое время иметь возможность сорваться с места. Постоянные переезды объясняли и отшельничество Уилла, и трудности с социализацией, вернее, нежелание социализироваться.

— Вечно новенький в школе, вечно чужой, — вслух проговорил Ганнибал.

Уилл грустно улыбнулся в ответ.

— Вечно, — подтвердил он.

Лишенный безусловной материнской любви, лишенный домашнего уюта и тепла, он мог бы стать парией, но выбрал роль стороннего наблюдателя, не делая попыток вписаться в общество, которого бы так или иначе лишился при новом переезде.

***
Уилл не обратил внимания на изменившийся запах своего лосьона, заметит ли он другую фактуру? Ганнибал долго рассматривал рубашки Ральфа Лорена, так подходящего для загородного стиля, выбирая что-то близкое к гардеробу Уиллу, и в итоге купил целую дюжину — решив разобраться на месте, что можно безболезненно подменить. В понедельник, в сочельник, когда Уилл уехал в Квантико вести лекции, Ганнибал заменил три из них, а вместо особо раздражающей клетчатой ветоши подложил красно-розовую рубашку.

В следующую пятницу, когда взвинченный Уилл пришел в новой джинсовой рубашке, Ганнибал мысленно улыбнулся.

— Расскажите, почему вы злитесь?

Уилл не мог усидеть на месте и мерил шагами кабинет Ганнибала. Дети убивали своих братьев и сестер, отцов и матерей. Где-то там происходила рождественская история совсем не со сказочным концом.

— Я знаю, что найду. И знаю, что не смогу помочь им. Не смогу вернуть им то, от чего они отказались.

— Семью.

Уилл не имел семьи. Он признался, что концепция семьи ему незнакома, что он далек от этого понятия. И в то же время он подбирал брошенных собак. Он взял совместную с Ганнибалом опеку над Абигейл. Он был готов завести семью — но не перестать себя обманывать. И пусть пока Уилл не замечал очевидного — как покупал подарок Абигейл, как спешил к Ганнибалу рассказать о работе, о том, что бередит разум: того, что он уже выбрал себе близких людей, выбрал свою семью, — Ганнибал мог бы подождать.

И заодно обновить кухонную утварь. Кастрюли и ножи давно следовало бы отправить на переплавку. О разнородной посуде, купленной на автозаправке и в Волмарте, и говорить было нечего. Ганнибал едва сдержался, чтобы не заказать дамасский хлопок и фарфор у Тиффани, но в итоге приобрел в «Кук Хауз» вещи попроще: кастрюли и сковородки Кристель, белоснежный фарфор Медард де Нобла, столовые приборы Роберта Велша. Чтобы добраться до дома Уилла, срочно отозванного в Фаетвилл, штат Северная Каролина, арестовывать потерянных мальчишек, Ганнибалу пришлось взять фургон Потрошителя: в бентли все покупки не помещались.

Потребовалось несколько часов, чтобы вынести старую посуду и расставить новую. Ганнибал несколько раз спотыкался о дружелюбных собак и решил, что в следующий раз привезет им дизайнерские ошейники и обновит миски. Их было много, и они добавляли хаоса и беспорядка в интерьер.

Ганнибал едва успел управиться до возвращения Уилла: фургон разминулся на шоссе со старенькой вольво, но к счастью, Уилл после тяжелого рабочего дня ничего не заметил.

***
— Я плохо сплю. Долго не могу заснуть. И мне кажется, что я вижу нереальное.

На терапию в очередной понедельник Уилл надел новые рубашку и брюки. От него пахло Клайвом Кристианом. Он, скорее похожий на героя картин Тициана, чем на федерального служащего, выглядел превосходно, несмотря на бледное измученное лицо и черные мешки под глазами. Конечно, если не смотреть на рассохшиеся ботинки с облезлыми носами. Они нарушали всю гармонию и невольно возвращали мысли Ганнибала из Венеции эпохи Возрождения в современную американскую безвкусицу.

— Вы снова видели Гаррета Джейкоба Хоббса?

— Нет, но я иногда смотрю на свою чашку или тарелку и не могу вспомнить, когда я ее купил и куда спрятал старую.

Уилл поднял глаза, и Ганнибал прочел во взгляде одновременно обреченность и слабую надежду.

— Работая на Джека, вы подталкиваете себя к краю. Вам нужно взять передышку.

— Я не могу. Я спасаю людей.

— Спасая этих людей, вы наносите вред себе. Оно того стоит?

— Может быть…

Уилл закрыл лицо дрожащей ладонью. Ганнибал знал, что тот хочет спросить: может ли быть причина неврологической, а не психологической.

— Головные боли, бессонница… потеря адекватности восприятия — за этими симптомами стоят психологические причины, Уилл, старый добрый посттравматический синдром.

***
Поездка во Флоренцию с заказом у Стефано Бемера нескольких пар обуви для Уилла, отдаленно схожих с его ботинками и туфлями, отняла у Ганнибала три недели. Все эти дни он наслаждался Италией и строил планы, как выманит Уилла из дома. А вернувшись в Балтимор, узнал, что Уилл попал в больницу.

— Я заехала обсудить Абигейл и увидела его на крыше, — рассказала Алана. — Он спал. К счастью, Уинстон смог своим лаем разбудить его, потому что я… от меня толку было мало. Я испугалась и просто стояла и смотрела, не зная, что делать.

— Как ты догадалась отправить его на МРТ?

— Он весь горел. И не мог вспомнить, как включить кофеварку. Не мог вспомнить даже, когда купил ее.

Конечно, он не мог этого вспомнить. Кофеварку перед отъездом заменил Ганнибал. И кофейные зерна. Потому что кофейный напиток Уилла по вкусу не отличался от растворимого.

— На МРТ я отправила его не из-за своего прозрения, Ганнибал. Он так расстроился, что я решила его подбодрить. Заодно хотела помочь тебе. Сразу отсечь сомнения.

— И сорвала джек-пот. Ты настоящий друг, Алана. И мне, и Уиллу.

Ганнибал улыбался, позволяя Алане видеть его таким: заботливым и хорошим человеком. Ей незачем было знать, что она испортила и какие чувства на самом деле Ганнибал испытывал по этому поводу.

— Собаки скучают по нему.

— Не только они.

В пустом доме Ганнибал оставил обувь и новое пальто в елочку и осмотрелся. В обстановке мало что поменялось. Просто некоторые вещи были теперь чуть лучшего качества. Уилл не заметил перемен в одежде, не обратил внимания на то, что появилось в его ванной. Только чашка и кофеварка его смутили и привели к ложному спасению: в корне своих проблем он теперь наверняка винил энцефалит, а не подавление своей сущности и не сотрудничество с Джеком. А значит, всю работу нужно начинать заново. Конечно, ради научного эксперимента.

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  .Лейтенант.
Название: Однажды в северных краях.
Форма исполнения: фанфик (авторский)
Персонажи или пейринг: Ганнибал, Уилл, Эбигейл
Рейтинг: PG-13
Жанр: Джен, Фэнтези, кроссовер
Примечания или предупреждения: Все имена и события кроссоверного мира не выдуманы и полностью каноничны

Скайрим не зря считается одной из самых суровых провинций Тамриэля. Большая часть его территории почти круглый год укрыта снежным покрывалом и расцветает лишь на короткие месяцы, а то и недели. Жить же на северном краю, у бушующего Моря Призраков, отваживаются немногие. Когда-то, до разрушительного шторма, впоследствии названного Великим Обвалом, здесь возвышалась столица провинции – Винтерхолд. Норды, основной народ, населяющий Скайрим, основали свою первую столицу на берегах холодного, почти не обитаемого моря. Северное сияние, сияющее над ледяными неспокойными водами, как будто подсвечивало высокие каменные башни столицы, отражалось бликами в стеклах массивного здания Коллегии магов. Но север оказался не гостеприимен к своим обитателям. Случилось ли это из-за Талмора или же Красной Горы, что ожила в соседнем пустынном Морровинде, или всему виной стала сама Коллегия, но Море Призраков в слепой и бушующей ярости обрушилось на берега Винтерхолда. Могучие волны за несколько минут разрушили прибрежные кварталы, унесли сотни жизней, но морю этого было мало. Шторм бушевал несколько дней, поглощая богатую и процветающую столицу дом за домом. Несколько раз на умирающий город накатывались цунами. Осколки камней – основного материала при строительстве города, обломки скал, оторванных безжалостной стихией от окружающих гор, крутились в водоворотах, убивая и разрушая то, что еще не было разрушено. Уцелели немногие жители, которым удалось убежать в горы едва ли не нагими, в чем было, оставив все нажитое имущество на растерзание стихии.
Тогда, разоренные и в миг обнищавшие, они обернулись на утихающее море и застыли в неверии. Коллегия возвышалась над водой, затопившей город, уцелел даже извилистый каменный мост, ведущей к ней. Весь ущерб, который понесла Коллегия, заключался в нескольких выбитых стеклах и царапинах на внешней стороне здания от обломков, что несли волны. С тех далеких пор Винтерхолд превратился в маленький, умирающий городок домов всего в пять-шесть, приютивших тех, кто не захотел покидать родные места. Столица была перенесена в Солитьюд. А Коллегия, слабый отблеск прежнего великолепия, стоит до сих пор, гордо возвышающаяся на одинокой скале из камня и льда, с мостом, опоры которого разрушились уже позже Великого Обвала, однако все еще прочного. После тех далеких и страшных событий прошло уже много зим, сменились поколения, но недоверие и нелюбовь к Коллегии и магам стойко въелась под кожу жителям Скайрима. Коллегия вскоре закрылась от посторонних глаз, окружила себя защитным барьером и стала прибежищем лишь тем, кто обладал сильным желанием познать глубину магических сил, и стать величайшим магом.
Когда Уилл только пришел в Коллегию, он был поражен не столько массивным строением и мощными стенами, сколько холодом. Пронизывающим насквозь так, что не спасал даже меховой плащ, считавшейся на его родине – южном провинциальном городке Фолкрите, добротным и очень теплым. Стуча зубами и едва не теряя сознание от холода, он все же как-то сумел пройти вступительное испытание Фаральды у самого входа на мост и сотворить заклинание. Фаральда – улыбчивая девушка-альтмер, пробормотав «неженка», тут же накинула на него свою накидку, которая оказалась значительно теплее привезенной им из дома, и провела по нависающему над пропастью мосту к Архимагу – Савосу Арену. Так началась новая страница в его жизни, старые связи были оборваны, и Уилл всем сердцем надеялся найти новый дом среди непривычных ему жестоких северных ветров и льда.
Уилл любил свой родной город. По-своему. Он любил высокие шпили хвойных деревьев вокруг городка, любил слушать их треск, когда дули сильные ветра, любил гулять в лесах и наблюдать за оленями, которых в этом теплом местечке было с избытком. Их изображения даже красовались на гербе города и украшали щиты стражников. Но никакие леса, никакой напускной покой и процветание не могли скрыть помешательства жителей. В Фолкрите, почти поглощенном лесами, располагается огромное древнее кладбище, захоронения которого датируются чуть ли не половиной тысячелетия. Последнее пристанище многих героев, так его прозвали местные. Уилл помнит, как его, пятилетнего, водили туда добрые тетушки соседки, приютившие мальчика после смерти родителей. Как рассказывали, показывали, заставляли часами бродить среди могил, изучая почти стертые погодой имена. А когда он стал постарше и выучился читать, то с ужасом обнаружил, что тема смерти стала слишком фанатичной для жителей. Названия таверн, лавок, даже местного храма, все были связаны со смертью. Никого, казалось, это не смущало, кроме молодого Уилла Грэма, не заходящего ни в лавки, ни в таверну испить меда. Страх сковывал его тело, ему мерещились мертвецы за соседними столами, бледные трупные личинки, шевелящиеся в еде и меду, что с кокетливой улыбкой ставила перед ним на стол дочь хозяина таверны «Мертвецкий мед». К двадцати годам он совсем перестал выходить из дома, полностью посвятив себя изучению многочисленных книг, выкупаемых у проезжающих с соседней провинции торговцев, открыв в себе талант к магии. Грэм боялся открывать ставни, даже если на улице был солнечный теплый день, с кладбища и местного храма «Зал мертвых» постоянно доносились заупокойные песнопения. И запах. Запах мертвечины, истлевающих трупов намертво въелся в деревянные домики, одежду жителей и даже железные доспехи стражи, из-за чего казалось, что сними твой знакомый доспехи, а под ними будет гниющая плоть с сотнями трупных насекомых, копошащихся и жадно вгрызающихся в тело. В жаркие летние дни запах повисал тяжелым маревом в воздухе и усиливался в разы, словно в комнатах твоего дома лежат изгнивающие мертвецы, удушая своим смрадом, от которого уже начинали слезиться глаза. И когда случайно, одна из тетушек увидела его практикующим заклинание, оборонив при этом презрительное замечание про Коллегию магов на севере, он ухватился за эту тоненькую нить, покинув Фолкрит едва ли не наследующий день.
Архимаг Савос Арен, добродушный старик, хорошо относившейся к Уиллу с самого первого дня, говорил, что прошло уже шесть зим, но Уилл давно перестал считать дни и ночи, пытаясь сориентироваться во времени. Вскоре его покорило ледяное спокойствие и тишина каменных башен, в которых они жили. Освещаемые синим магическим потоком, проходящим словно стержень башни, и многочисленными факелами спальни, пусть и тесные, были невероятно уютными. В них отступил многолетний страх и иллюзии заупокойных песен. Здесь была тишина, нарушаемая только треском факелов и завываниями восточных ветров на самых верхних этажах. Хотя иногда, особенно в первый год пребывания в Коллегии, когда с моря дул соленый бриз, ему казалось, что ветер перебивал запах давно замороженных трупов, нашедших свое пристанище в ледяных водах много лет назад. Раз за разом он убеждал себя, что это только игра воображения и ему просто мерещится. И на третий год он позабыл об этом, переставая напряженно принюхиваться к морскому бризу.
Его совсем недавно посвятили в мастера, переселив на этаж повыше. Теперь к его многочисленным исследованиям добавились и лекции, читаемые им ученикам Коллегии. Уилл полностью отдался работе, не вспоминая родные места даже перед сном. Постепенно воспоминания стирались и блекли, словно замороженные под толщиной льдов. Он нашел новый дом, не смотря на постоянные едкие замечания коллег мастеров-волшебников других школ о том, что школа восстановления, которую он выбрал для себя уже давно, вообще не может считаться полноценной. Часто споры доходили едва ли не до драк, а уж всяческого рода подлостям не было числа. Но Грэму возвращаться было просто некуда, и вскоре появилась привычка постоянно проверять свою комнату и оборудование на предмет нежелательных «подарков», а также пара-тройка сундуков с замками. Читая лекции в Зале Стихий, Грэм с удовольствием наблюдал, как скепсис на лицах учеников постепенно исчезает. Он работал на износ, заставляя их понять и признать, что школа Восстановления не только равноценна остальным, но и необходима каждому хотя бы на уровне двух-трех заклинаний. И если ученики, после пары ожогов получаемых на уроках других школ, быстро признавали необходимость уметь лечить себя, то убедить других мастеров-волшебников было практически невозможно. Савос же наблюдал за ними, как за детьми, не считая нужным вмешиваться в разборки, полностью увлекшись изучениями недавно открытых руин.

– Финис, Обливион тебя забери, я знаю, что это ты украл мои ингредиенты! Из-за тебя срывается мое исследование, и если ты сейчас же их мне не отдашь…
– То что? – Колдун хитро улыбнулся и приложился, уже, наверное, к четвертой бутылке меда. – Стрельнешь в меня лучиком света? – Находящиеся рядом с ним ученики натянуто засмеялись, однако тут же затихли и предпочли убежать, наткнувшись на разъяренный взгляд мастера восстановления.
Уилл открыл было рот для ответа, как позади него на алхимическом столе что то глухо хлопнуло и по помещению поплыл отчетливый запах гнилого сыра.
– Фу. – Финис тут же закашлялся, едва не навернувшись со стула. – И это, по-твоему, должно было кого-то лечить? Да это… - он осекся, глядя на целителя, тяжело опустившегося на стул и со вздохом спрятавшего лицо в ладонях. – Да ладно тебе, Уилл. Мы же оба знаем, что нельзя создать зелья исцеления лучше тех, которые уже есть. А ты все пытаешься. Ну, верну я тебе твои ингредиенты.
– Да толку мне теперь от них. Надо начинать все заново. И заново их собирать и выкупать. Одно сердце даэдры сколько стоит! Да мне денег не хватит на повтор!
– Ну, не расстраивайся. – Уже в дверях Финис обернулся. – Ты прости меня. Мир? – И тут же смылся по лестнице вниз.
– Какой, к Обливиону, мир? Ты у меня так просто не отделаешься! – Вслед убегающему колдуну летели оскорбления, угрозы и ни в чем не повинная миска.
– Учитель? – Едва увернувшаяся от запущенной целителем посудины ученица, прижав к себе книги, испуганно смотрела на всегда спокойного мага. – Я не вовремя?
– А, прости Эбигейл. – Уилл смутился, нервно поправляя рукава мантии. – Ты всегда вовремя, проходи, все уже закончилось.
– Опять он промышляет кражей? – Девушка улыбнулась и прошла в комнатку, оборудованную под алхимическую лабораторию, сморщившись от резкого запаха. – Не удалось?
– Если бы не… ладно, неважно. Потом попытаюсь еще раз. – Грэм осторожно убрал так и не пригодившиеся крылышки синих мотыльков в коробочку, а неудавшийся эксперимент выставил за пределы лаборатории, предварительно заткнув пробкой. - Теперь давай попробуй ты. Начинай с самого простого зелья лечения…
Глядя на деловито раскладывающую ингредиенты Эбигейл, Уилл улыбнулся, чувствуя как злость и тяжелые мысли потихоньку отступают. Она единственная из последней группы прибывших, которая всерьез заинтересовалась школой восстановления, при этом имея несомненный дар к иллюзиям. Буквально спустя три дня уговорила его научить ее пользоваться алхимической лабораторией и варить, пусть и самые простые, зелья. Доверительные дружеские отношения, сложившиеся между ними с первых минут знакомства, многие ошибочно принимали за роман, хотя Уилл относился к ней скорее как к младшей сестре или даже дочери. В пользу последнего сыграл тот факт, что девушка всегда мрачнела, замолкала и старалась перевести тему разговора, едва речь заходила о семье, поэтому выросший без родителей Уилл постарался хотя бы на время пребывания ее в Коллегии если и не подарить ей семью, то хотя бы попытаться.

Перепалка замялась, и дела потекли своим чередом. В один из дней, в случайно образовавшейся у Уилла перерыв, вызванный спонтанным походом Архимага с многими магами и учениками в очередные развалины, он поднялся на верхнюю площадку Коллегии, лениво смотря вслед уходящей экспедиции.
– Не отвлекаю? – Грэм вздрогнул, и обернувшись, увидел мастера школы иллюзий – темного эльфа, относившемуся к нему наиболее дружески.
– Ни сколько, Древис. А почему ты не отправился с ними? – Целитель слегка кивнул в сторону Винтерхолда, который экспедиция уже миновала и сейчас уходила в горы.
– В ней итак много народу. В руинах толпа ни к чему. Да и к тому же я не могу спускаться в подземелья в такой ясный и солнечный день, когда Богиня видна как никогда четко. – Данмер с обожанием и восторгом смотрел на возвышающуюся вдалеке среди скал огромную статую женщины в длинном платье с луной и звездой в руках. – Это подарок, видеть госпожу Азуру, сколько месяцев уже держатся снежные бури, и вот, она словно услышала мои молитвы.
Грэм смотрел на статую, и понимал, на сколько, по сути, она величественна и огромна, если даже видна отсюда.
– Ты рассказывал мне о ней, но откуда она здесь появилась? Ведь в Скайриме, насколько я знаю, не очень приветствуется поклонение принцам даэдра. – Уилл слегка кривил душой, алтари даэдра хоть не разрушались, как это было в других провинциях Тамриэля, но вот поклонение им всегда держалось в тайне и старалось не выказываться лишний раз. Слишком темные и непостоянные существа были эти даэдра, и участвовать в их играх не хотелось никому.
– Этот образ воздвигли мои сородичи, когда мы бежали из Морровинда после извержения Красной Горы. Жить там сейчас невозможно, только Солстхейм, небольшой островок между Скайримом и Морровиндом, еще более менее пригоден для жизни. Предупреждая твой вопрос, отвечу – мы не могли там остаться. Красная Гора видна оттуда и слишком сильна тоска и боль по утраченной родине, чтобы видеть ее каждый день. Тогда данмеры поплыли дальше, стремясь добраться до берегов Скайрима. По преданию, один из кораблей штормом отбросило от остальных, и он затерялся в море. Много дней и ночей они сражались с волнами и молили нашу покровительницу помочь им. И госпожа Азура их не оставила, после очередного ночного шторма их встретил яркий рассвет в безоблачном, как сейчас, небе. Они заметили эти берега, направились к ним, а подойдя ближе, они увидели госпожу, увидели как она, возвышаясь над скалами, вела рассвет в мир, заботясь о своих детях. Это видение было столь ярко и сильно, что из скалы, на месте которой сиял её образ, они, собрав других прибывших беженцев, высекли её статую. Так, как увидели Азуру в то утро.
Грэм перевел глаза на даэдрическую принцессу, подсвеченную розовым светом встающего солнца, и вдруг отчетливо понял восторг тех эльфов, когда они, измученные волнами, увидели свою покровительницу. Даэдра словно летела навстречу рассвету, одновременно с этим призывая его. Уже выглянувшее солнце отражалось от снежного плаща, покрывающего голову и руки принцессы. Звезда и луна в её руках казалось, сияли. Богиня рассвета и заката подарила чистый, ясный день, чтобы смертные снова в немом восхищении затаили дыхание, глядя на ее великолепие.
– Я слышал, ты опять поцапался с Финисом? – унесшегося далеко в мысли Уилла, вернул в реальность насмешливый голос данмера.
– Да, в очередной раз он тащит все, что плохо лежит, даже замки не защищают. Он их вскрывает с такой легкостью, будто всю жизнь под крылышком Гильдии Воров обитал.
– Меня тоже многое смущает в нем. – Древис понизил голос, будто боясь, что его услышат. – Как только он пришел, его тут же назначили мастером колдовства. Он умудрился произвести на Савоса такой эффект, что старик до сих пор ходит под впечатлением. Не нравится мне все это. Он последний, кто пересек мост, и случилось это, наверное, одну или две луны назад, и с тех пор в Коллегии царит только хаос. Во имя Девятерых, надеюсь это лишь моя паранойя и ничего более.
Целитель только согласно кивнул, и дальше они простояли еще несколько часов в молчании, наслаждаясь спокойной погодой и ясным небом. Подозрения были у всех касательно новоприбывшего Финиса, но пока только Уилл вступил с ним в конфликт в открытую, так как треклятый колдун мог выводить его из равновесия очень просто, чем активно пользовался. Однако приходилось смириться с ситуацией, все считали, что вскоре пыл новоиспеченного мастера-волшебника поутихнет, и в их небольшой общине все наладится.

Наступила ночь, стараниями Азуры столь же ясная и тихая, как и день. Немногочисленные оставшиеся ученики и мастера разбрелись по спальням, и Коллегия погрузилась в сон.
Уилл проснулся среди ночи от чьего-то присутствия. Этого не случалось очень и очень давно, пожалуй, это прекратилось спустя месяц его пребывания в Коллегии. И вот случилось опять. Он просто проснулся, без криков и вскакиваний с кровати в мокрой от пота ночных кошмаров рубашке, просто открыл глаза и с ужасом вперился взглядом в стенку, спиной ощущая чужое, инородное присутствие. Пролежав несколько минут в тишине, казалось, даже не дыша, он расслабился, начал дышать через нос и тут же окаменел, а сердце рухнуло куда-то вниз. Легкий, едва уловимый и уже почти забытый запах разложения и смерти. Если не выучить его столь хорошо, как Грэм, то и не заметишь. Целитель мгновенно напрягся, оружия у него нет, «лучики света», как выразился Финис, хороши против нежити, а не против… А кого? Коллегия защищена барьером, а также пропастью, через который ведет один единственный мост, на который наложены дополнительные чары. Это место абсолютно безопасно, но тихие шаги разрушали устойчивую веру в безопасность, заставляя замереть в первобытном ужасе. А между тем нарушитель, кем бы он ни был, направился в соседнюю спальню, куда накануне рухнул изрядно пьяный Финис, вызвав у Уилла очередные возмущения. Из-за отсутствия дверей в башнях и тихой, безветренной, мать ее, ночи, Грэм слышал, как скрипнула за стенкой кровать под весом еще одного тела, раздался шорох материи и невнятное приглушенное мычание.
– Тише, Финис. Темное братство пришло за тобой. Долги надо платить кровью. – Шепот, под конец фразы превратившийся в шипение, заставил зажать рот руками, чтобы не заорать от нарастающей паники. Разумеется, он слышал о Темном Братстве, и сейчас, когда его отделяло от ассасина только стена, Уилл понимал одно – если убийце Братства покажется, что он не спит, что он его видел или знает о его присутствии – ему не жить. Свидетелей они не оставляют.
Мычание за стеной на несколько секунд стало громче и вскоре все затихло. Кровать скрипнула еще раз и вновь мимо его спальни, мимо открытого прохода, через который убийца видел его, прошелестели тихие шаги. Если бы он не проснулся из-за того давнего страха, то такие тихие звуки даже не потревожили бы его. Подтверждало это и то, что еще человек пять в башне спали крепким сном. Вскоре все стихло, но Грэм не смог пошевелится и тем более уснуть до самого утра, постоянно прислушиваясь к мертвой, теперь уже точно, тишине. Стараясь не думать о мертвеце в соседней комнате и тонких нитях аромата смерти, никак не желающих выветриваться.
На утро его заставили встать с кровати дикие крики учеников, которые поднялись наверх поднять мастера колдовства на утренние тренировки. Выйдя в коридор и отогнав учеников, он осмелился заглянуть в соседскую спальню и едва подавил скрутившие внутренности рвотные позывы. Финис лежал на кровати, накрытый одеялом, потемневшим от крови из раны, оставленной оружием, которое одним точным и сильным ударом пробило тканевую преграду и вонзилось в сердце. Выгнав всех учеников на улицу. Грэм закрыл на ключ вход в башню, оставляя все как есть до прибытия Архимага.
Один из мастеров тут же направился в руины, где проводила свои исследования Коллегия, чтобы доложить обо всем Архимагу. Среди оставшихся нарастала паника. Они были больше чем уверены, что Коллегия абсолютно безопасна и неприступна, а это приводило только к одному выводу – убийца среди них.
Когда Савос Арен все же прибыл, мастерам удалось успокоить учеников, и, оставив их в Зале Стихий, они направились в башню, где находилось холодное тела Финиса. Едва стихли вздохи и слова сожаления и печали, кто-то, Уилл даже не успел заметить кто, выступил.
– А ведь они с Уиллом часто ссорились.
Все разом замолчали и посмотрели на мастера восстановления, который опешил от столь безумного и твердого обвинения.
– Точно-точно.
– А еще он угрожал ему.
– Они никогда не ладили.
– А какой тихий целитель, а?
– Решил доказать, что целители тоже могут жизнь отобрать?
– Послушайте. – К Грэму вернулся дар речи, и он примирительно поднял руки вверх, с надеждой смотря на Архимага. – Я ночью проснулся и слышал шаги. Это был убийца. Я слышал, как он говорил…. Про Темное Братство, и что долги надо платить кровью.
– Уилл. – Архимаг прервал начинающиеся опять возмущения. – Мы все знаем, что Коллегия абсолютно неприступна. Убийца Темного Братства может проникнуть в защищенный стражей замок, но не через магический барьер, открываемый исключительно изнутри. Так что если это и был ассасин, то у него был здесь помощник, а все, прости, указывает на тебя. Поэтому…
– Но, Савос… - начал было Уилл, но Архимаг прервал его жестом.
– За убийство, или пособничество в убийстве члена Коллегии тебя ждет изгнание из Коллегии магов Винтерхолда и запрет более здесь появляться. Что именно ты сделал – ты разберешься сам, со своей совестью. Мы не станем доносить об этом страже. Дело Коллегии – останется в её стенах. Больше ты не находишься под её защитой и опекой. У тебя день, чтобы уйти. Всё.
Архимаг развернулся и вышел, за ним стайкой последовали мастера, оставляя Уилла в одиночестве. Вся напускная дружба тут же рассыпалась в пепел.
– Уилл. – Древис, темный эльф, с которым они разговаривали вчера, коснулся его плеча. – Я верю, что ты не причем, но сам подумай, ведь в Коллегии никогда не происходило убийств.
– Знаю, Древис, знаю. Но убийца тут действительно был.
– Я думаю, тебе стоит попрощаться с твоими учениками. – Эльф обнял его на прощание. – Знаю, что ты не веришь в это, но я буду молиться Азуре за тебя. Да осветят боги твой путь. Прощай.
– Прощай.
Уилл прошел в свою комнату, собирая весь тот нехитрый скарб, который нажил здесь. Тяжелее всего было расставаться с оборудованием, с прекрасной, пусть и слегка потрепанной временем, алхимической лабораторией, с книгами, со стенами и этой холодной погодой. Он и представить не мог, что оказывается так привязался к этому месту, ставшему ему домом после Фолкрита. И теперь.… Куда ему идти? Обратно в Фолкрит не вариант, он не выдержит оказаться вновь в том месте. Податься в Солитьюд? Он может и смог бы открыть там алхимическую лавку, но деньги… точнее их жалкие остатки, которые остались после последнего эксперимента. Который, к слову, сорвал Финис. Вся его жизнь катится под откос из-за этого несносного пьяницы, и чем, интересно, он так не угодил Темному Братству?
– Учитель! – голосок Эбигейл раздался с нижних этажей, а уже спустя минуту запыхавшаяся и раскрасневшаяся после бега девушка появилась в его комнате.
– Я больше не твой учитель, Эбигейл, ты же знаешь.
– Да, но… - девушка замялась и отвела глаза. – Куда вы теперь?
– Не знаю. Честно не знаю – Уилл опустился на кровать. – Мне некуда идти. Наверное, попробую пойти либо в Солитьюд, либо Вайтран, может Маркарт…
– У меня есть дом в Данстаре, живите там, это недалеко отсюда, на западе, также на побережье моря. – Увидев неодобрительный взгляд Грэма, явно не согласного на подарки, девушка тут же замахала руками и быстро заговорила. – Там все равно никто не живет, а дом в очень хорошем состоянии. Городок маленький, может немногим больше Винтерхолда, но уютный. Я напишу бумагу ярлу, что вы мой друг и я согласна на то, чтобы вы жили в моем доме. Меня там еще помнят, все будет хорошо. Пожалуйста, мне приятно будет знать, где вы, и что с вами все в порядке.
Через несколько часов Уилл спускался по мосту в Винтерхолд, спиной ощущая взгляды учеников и мастеров, что-то твердящих в духе «а с виду и не скажешь…», но в кармане лежала бумага с заверениями Эбигейл ярлу Данстара и всяческими подлизываниями к его персоне. Последний час перед его уходом девушка рассказывала о городе и ярле, о том, что он поддерживает Братьев Бури, а не имперцев, и что надо быть осторожнее в высказываниях на темы, больные для воющих сторон. Девятеро, за каменными стенами шла гражданская война, разрывающая страну на части, но живя здесь, он не придавал ей большого значения, а теперь ему придется быть куда осторожнее. Девушка долго прощалась с ним и всячески старалась сдерживать слезы, блестевшие в уголках глаз, постоянно за что-то извинялась и обещала по окончании обучения навестить его. Но пока его ждал рыбацкий городок, в котором он, может быть, наконец, найдет покой. И третье место станет домом уже навсегда. Может он там встретит девушку, полюбит ее и забудет о запахе смерти и мертвецов. С такими мыслями целитель Уилл Грэм сошел с моста и, последний раз обернувшись на твердыню Коллегии, зашагал прочь.

***

– Что есть музыка жизни?
– Тишина, брат мой.
– Добро пожаловать домой. – Тяжелая каменная дверь с черепом открылась, пропуская мужчину внутрь подземелья.
Пригодное для жизни людей, с зачарованной дверью на входе, что исключало возможность попадания в Убежище нежелательных глаз, оно было очень уютным для организации, зарабатывающей себе на хлеб убийствами. С запутанными ходами, собственным источником свежей воды в виде подземного ручья, оно могло с небольшими потерями пережить возможные атаку или осаду. Ныне последнее Убежище Темного Братства в Скайриме, если не во всем Тамриэле. Приютившее последних братьев и сестер.
– Как все прошло, Ганнибал? – Недалеко от входа, у стола с разложенными на нем картами, стояла нордка – глава Братства.
– Как всегда. – Ганнибал Лектер снял капюшон и маску, закрывающую лицо и кинул женщине кулек с монетами. – Твоя доля.
– Скупой клиент? – Астрид явно была недовольна всего сотней септимов, высыпавшихся из мешочка.
– Сложный заказ, точнее место, где окопалась цель. Ты знаешь, что я работал не один, так что я забрал две части.
– Ганнибал! С каких это пор ты распоряжаешься платой за контракт?
– С того момента, как ты сама отказалась от него, мотивируя недоступностью цели.
– Ладно. – Глава Братства сменила гнев на милость и потерла виски. – Пока тебя не было, все же приехал этот шут.
– Астрид, тебе бы следует быть осторожнее в высказываниях на счет Хранителя. – Мужчина нахмурился.
– Мне плевать! – Астрид повысила голос и сурово посмотрела на подчиненного. – Пока этот… Хранитель здесь – Братство в опасности. Он затевает смену власти, а я этого не потерплю. Слышащих нет уже давно, после истории с предателем Беламоном, скорее всего, больше и не будет. Не знаю, на что он надеется…. Надо выгонять Цицерона отсюда, и чем скорее, тем лучше. – Женщина отвернулась, показывая, что разговор окончен.
Ганнибал вздохнул и прошел в основной зал к остальным членам Братства. Он не разделял мании Астрид, а уж тем более её пренебрежительного отношения к Догмам и Матери Ночи. Темное Братство было основано давно, несколько тысячелетий назад, и за это время организация, поклоняющаяся древнему божеству ужаса и хаоса – Ситису, не знала бед и отсутствия работы. Всегда находились люди, желающие чьей либо смерти, и не готовые замарать кровью свои руки. Вот тогда, за определенную плату, в дело вмешивались они. Испокон веков у них был Слышащий – человек, с которым у Матери Ночи была непостижимая телепатическая связь. Он слышал её голос, сообщающий о новых контрактах, заключенных на крови через Темное Таинство. Само же Темное таинство – ритуал обращения к Матери Ночи был под жесточайшим запретом во всем Тамриэле. Кровавый обряд требовал не менее кровавых ингредиентов, включая человеческую плоть и сердце. Книги с описанием проведения ритуала сжигались, люди арестовывались, но Братство продолжало существовать и процветать. До случая с Матье Беламоном – мальчиком, ставшим свидетелем убийства своей матери ассасином, и от этого сошедшего с ума, но которому, благодаря везению и неуемной жажде мести, удалось подобраться близко к самой вершушке Братства. Настолько удачно, что в результате его интриг, обмана, замены приказов – были уничтожены лучшие и наиболее опытные бойцы Братства. Ущерб оказался столь велик, что Братство так и не смогло оправиться от этого удара. Теряя убежища по всему Тамриэлю, пока не осталось одно-единственное, а из сотен братьев и сестер остался жалкий десяток – сейчас оно лишь слабый угасающий отблеск былой славы и ужаса.
И теперь, когда Мать Ночи, представляющая из себя мумифицированный иссохший труп в тяжелом богатом саркофаге, привезена сюда, это не может не считаться знаком чего-то доброго для Братства. Сотни лет оно держалось на Пяти Догмах, но в последнее время из-за инициативы Астрид эти правила ни во что не ставились, что подвергало угрозе сам факт существования Темного Братства.
Поприветствовав братьев и сестер, он прошел к небольшому столику с парой стульев, расположенному у глубокой ямы, на дне которой обитал гигантский паук.
– Привет. – Маленькая девочка, на вид лет десяти, сидела на одном из стульев, болтая в воздухе ногами, и периодически скидывала куски мяса пауку.
– Привет, Бабетта.
– Я слышала о последнем контракте. Поздравляю. Тебе достаются сложные и интересные цели. А мне приманивай всяких извращенцев по ночам. – Она сморщилась и продолжила приторно сладким голосом, пародирую последнюю жертву. – Ооо, какая милая девочка! Девочка хочет конфетку? Пойдем, сладенькая я тебя угощу. Вот держи, только осторожно, только губками… не кусайся…. У тебя такие остренькие зубки… Аааа!!! Какие зубки!!! – Бабетта расхохоталась, откинувшись на шатком стуле.
– Ты же знаешь, все потому, что ты не можешь передвигаться днем. – Девочка в ответ оскалилась, обнажая острые вампирские клыки.
– Мне три сотни лет, конечно же знаю. Но все равно не справедливо. Не понимаю, почему ты не хочешь тоже обратиться. Ты же ешь человеческое мясо, что изменится?
– Солнечный свет станет для меня опасен, вот что изменится. Пока меня все устраивает. – Из комнаты, находившейся неподалеку от них, раздались вопли Цицерона, в очередной раз умоляющего Госпожу поговорить с ним. Ганнибал нахмурился. – Это Хранитель?
Вампирша кивнула и кинула еще один кусочек мяса своему пауку – Лису. Она любила их тесную и тихую семью, и присутствие Цицерона с Матерью Ночи отнюдь не добавило понимания и тепла. Астрид ходила сама не своя, её муж пытался успокоить женщину, но все было без толку. Братство умирало. Возможно это конец для них всех. Медленный и мучительный конец, который они обязаны встретить тихо загибающимися в агонии на задворках империи.
– Ааа! Вернулся еще один наш брат! С возвращением домой! – Цицерон, вышедший к ним из комнаты с гробом, абсолютно контрастировал с окружающей обстановкой. Одетый в красно-черное одеяние Братства, но с шутовским колпаком с маленькими бубенчиками на голове. Передвигался он нервно, дергано, иногда подпрыгивая на месте. Лектер моментально понял, почему Астрид презрительно обозвала его шутом. Он не был ни капли похож на Хранителя, а больше на шута с городской площади.
– Приветствую, Хранитель. – Как бы он не выглядел, но это Хранитель гроба Матери Ночи, а значит уважение и обращение надо проявлять соответствующее. Пока что.
– О, я вижу ты единственный, кто знаком с манерами и уважением в этом местечке. Цицерону это нравится! И Цицерон уверен, что и Матери Ночи тоже. Тебе дозволено пройти и лицезреть её! Ганнибал-каннибал. – Цицерон расхохотался, довольный своей шуткой. Бабетта же только слегка усмехнулась, тут же отвернувшись, якобы увлеченная пауком. Она как никто знала, как выводит это сравнение Ганнибала из себя. И только соблюдение им самим тех пяти правил, запрещающих под страхом навлечения на себя гнева Ситиса, в том числе и убийство брата или сестры, спасало многих от клинка в сердце.
Лектер встал и, сухо поблагодарив, прошел в комнату, где расположили гроб Матери Ночи. Он ни разу не видел ее до этого момента, ему были известны лишь рассказы и слухи. Из которых понятно только одно, слишком темной была её биография, и многие ее моменты до сих покрыты мраком. Неясно, какой она была расы и когда точно жила. Известно лишь то, что она была любовницей Ситиса и, родив пятерых детей, принесла их в жертву ему же, чем восхитила Отца Ужаса своей жаждой крови, в награду получив его покровительство. Сомнительный подарок, если честно. И увидев само тело в железном саркофаге он не испытал того самого трепета, о котором рассказывали многие. Иссохший труп женщины, будто обнимающий себя руками и склоненной к плечу головой, с открытым, словно в крике ртом, точнее дырой из-за истлевших под действием времени губ, обнаживших зубы. Он безмерно чтил Ситиса и Мать, но сейчас, глядя на ее тело, Лектер не мог связать воедино обычный, на неискушенный взгляд, труп и сам образ Матери Ночи. Возможно, он просто сильно устал…
– Ты поклоняешься даэдра? – Цицерон возник у него за спиной и, склонив голову набок, наблюдал за ним.
– Я не поклоняюсь никому, кроме Отца Ужаса и Матери Ночи.
– Однако у тебя древний артефакт на руке – кольцо Намиры. Что ж, это объясняет твой каннибализм. – Шут обошел его, и при каждом движении бубенчики на его шапке легонько позвякивали. – До Цицерона доходили слухи о возрожденном культе Намиры в окрестностях Маркарта. Весьма веселая история. Особенно её часть о том, что вскоре все каннибалы были вырезаны как скот. А как ты уцелел? Хотя нет, не отвечай, Цицерон знает. Это и был ты, верно? Боялся, что тебя раскроют? Или просто жажда убийства стала слишком велика? Ну, неважно все это. Мать Ночи привела меня сюда, и я уверен, что здесь, наконец-таки, найдется Слышащий, и Братство возродится в прежнем великолепии! – Цицерон довольно захлопал в ладоши.
– А чем тебе не угодила Астрид? – Надо попытаться из него вытянуть как можно больше, может он проболтается, где-нибудь… Если действительно виновен в том, в чем она обвинила его.
– Астрид – самовлюбленная дурочка, вцепившаяся в пост так называемого Главы Братства и ни во что не ставящая Мать Ночи! Если появится Слышащий, то она убьет и его. Эту сумасшедшею не интересует судьба Братства, она думает только о себе! – Ганнибал замер. Цицерон, зная того или нет, озвучил его мысли, которые грызли его уже давно. Астрид уходила все дальше и дальше от сущности Темного Братства и, что еще хуже, тащила оставшихся за собой.
Хранитель, видимо довольный произведенным эффектом, отвернулся к трупу, любовно протирая тряпочкой внутренние стенки саркофага, в то время как Ганнибал, воспользовавшись этим, ушел подальше от, оказалось не такого уж и сумасшедшего, как показалось на первый взгляд, Цицерона.
Устроившись в обеденном зале, недалеко от очага, над которым варил похлебку Назир – основной поставщик маленьких и легкий контрактов, он задумался. То, что переворот назревал было очевидно, и что рано или поздно прольется кровь – тоже. И если на судьбу своих братьев и сестер ему было, в общем, плевать, то вот одной, новопосвященной девочке, появляться в Убежище, пока все не утихнет слишком опасно. В прошлом именно через новеньких предатель Матье Беламон уничтожил едва ли не все Братство. Слишком велик риск, что её используют. Плюс – она еще неопытна, и может пострадать, даже если будет простая драка между сторонами. Этого Ганнибал допустить не мог. Она же, еще маленькая и неопытная, обязательно рванется к нему на помощь, едва узнав о происходящем. Но пока она далеко на севере и пробудет там еще пару лет, за это время все должно успокоиться и решиться.
Кольцо слабо поблескивало в свете огня. Ганнибал любовался отблесками на бронзовых гранях тяжелого украшения, доставшемуся ему очень давно. Еще до своей женитьбы на красивой темноволосой, что было крайней редкостью, нордке, он был в Маркарте, где поддался влиянию треклятой даэдра. Именно тогда, когда он бродил по улицам Маркарта появился голод. Неутомляемый ни едой, ни питьем, медленно сводящий с ума. Неугасаемый зуд, как будто под кожей обитали тысячи и тысячи личинок, шевелящихся каждое мгновение. А потом, когда он дошел до грани в своем безумном желании чего-то, чего он и сам не знал, ему явился женский голос, нашептывающий о жреце Верилии, закрывшем накануне Зал Мертвых в городе. Жрец оказался недоверчивым, но все же после двух-трех бутылок разговорился и шепотом поведал о странных следах явно не животных зубов на свежих трупах, а после и вовсе согласился с предложением Ганнибала посторожить зал ночью и с чистой совестью отдал ему ключи. В том зале он услышал тот же голос, который представился одним из принцев даэдра – Намирой. Рядом появилась из пустоты девушка – её прислужница, имя которой он уже и не вспомнит, и, хитро улыбаясь, рассказала, что знает какой голод мучает несчастного уже многие дни и как его утолить. С его помощью последователи культа Намиры очистили храм своей Госпожи в пещере, расположенной совсем близко от оживленной дороги на Вайтран. Центральный зал пещеры был оборудован под трапезную с возвышающимся в центре жертвенным алтарем, на котором позже нашел свой конец жрец Верилий. Его плоть была первая, которую попробовал Ганнибал и самая сладкая из всех. Голод наконец утолился, и, когда он вытер окровавленные губы, он услышал Намиру в последний раз – она подарила ему зачарованное своей силой кольцо, благодаря которому он мог исцеляться поедая человеческую плоть, но в отличие от остальных последователей, не нуждался в жертвенном алтаре и церемониях.
Несколько месяцев спустя он вернулся в ту пещеру и перерезал всех обитающих там каннибалов до единого, а трупы сжег. Они требовали слишком многого – постоянных жертвоприношений, поклонений своей даэдра, и более того – начали следить за Ганнибалом, боясь, что он их сдаст страже. Допустить войны между Братством и полубезумным культом даэдра он никак не мог, так что выбор был сделан легко. Культ Намиры перестал существовать, и лишь кольцо на его пальце осталось напоминанием о тех событиях. Сама же даэдра оказалась ничуть не разгневана его поступком, так как артефакт продолжал действовать. Возможно, она была рада крови, пролитой в ее честь, а возможно, потеряла к своим последователям всякий интерес.
Но сейчас важнее всего было защитить свою дочь, и наиболее верным решением было временно ему отойти от дел Братства. Если он останется, её непременно вытащат, уверенные в том, что он защитит её. Конечно же защитит. Ганнибал перегрызет глотку любому, пойдет на какую угодно сделку с даэдра, лишь бы защитить единственного родного человека. Он без колебаний убьет всех и каждого, это слишком чревато бездумной резней. Значит, ему надо уйти из Братства. Он понимал, что Астрид не настолько обезумела, чтобы кидать в перепалку свежую кровь – девчонку, не закаленную в боях, в отсутствии отца, готового с ней возиться. А даже если и решится, то ее муж – вервольф Арнбьорн, проникшейся теплой симпатией к его дочери за тот короткий период, что она жила здесь, не допустит этого. Но вот причину своего ухода надо было найти, пока все было слишком тихо и спокойно, но все знали – это затишье перед бурей.
И повод вскоре подвернулся. Братству впервые за долгое время пришел контракт через Слышащего, которым оказалась молодая данмерка, приведенная сестрой Габриэллой. Едва держась на ногах от внезапно навалившегося на неё, она все же смогла рассказать о некоем Амоне Мотьере, который совершил Таинство в одной из заброшенных гробниц недалеко от Вайтрана. И когда один из братьев вернулся оттуда, он сообщает то, что переворачивает привычную жизнь Братства. Получен контракт на убийство самого императора.
Астрид почти сразу же выступает против. Она сомневается в подлинности амулета, данного заказчиком в виде доказательства серьезности планов, и отправляет гонца к оценщику из Гильдии Воров для установки истинной стоимости амулета. Но пока он добирается до Рифтена на другом конце провинции и возвращается обратно, в Братстве не утихают споры. Цицерон и Астрид вступают в перепалку уже в открытую, обвиняя друг друга на чем свет стоит. Ганнибал думает, что как хорошо, что Слышащая лежит без чувств уже несколько дней и не видит Братство в таком упадке.
– Мы всю свою историю следовали Пяти заповедям, и посмотри, куда нас привели эти правила и дисциплина! Мы – последние из Семьи, и будем жить так, как сочтем нужным.
– Глупая Астрид! Мы обязаны взять этот контракт и неважно, сколько он стоит. Было совершено Темное Таинство, обратились к Матери Ночи, появился Слышащий – какие тебе еще нужны доказательства, что Мать ведет нас к процветанию, глупая женщина!
– Мать уже однажды почти свела нас в могилу! Нам не по силам такой контракт сейчас и тебе это прекрасно известно! За нами идет охота по всему Скайриму! Семье сейчас нужно вести себя как можно тише и не соваться на рожон, убивая императора!
Лектер вздохнул, их спор шел уже по второму кругу, и конца ему явно не предвидится. В чем-то он был согласен с Астрид – дело сложное, но вполне выполнимое, сейчас в убежище достаточно профессионалов, способных вместе убить даже императора.
– Астрид, Цицерон прав. Таинство было совершено, и ты знаешь, что мы обязаны его исполнить.
Женщина удивленно уставилась на него, не веря, что тот, кому она доверяла едва ли не больше всех, кто всегда выполнял её приказы, сейчас идет против неё в открытую.
– Цицерон, шут ты гороховый. – Прошипела Глава Братства, вновь повернувшись к Хранителю. – Ты еще и переманиваешь на свою сторону моих людей?
Ганнибал понимал, что Астрид сейчас спускает ему с рук его дерзость, но для того, чтобы осуществить задуманное, необходимо ударить сильнее и точнее, чтобы выдержка ей отказала.
– Ты всего лишь держишься цепкой хваткой за пост Главы Братства и желаешь устранить любую угрозу твоему нагретому местечку. Никогда не уважавшая и не почитавшая ни Ситиса, ни Мать Ночи. По сути, ты превратила нас в шайку наемных убийц, которые убьют любого, лишь бы заказчик дорого заплатил золотом. Ты помешалась, Астрид – Женщина в слепой ярости атаковала его своим клинком, однако тут же поставленный блок меча Ганнибала остановил смертоносное лезвие.
– Вон. Я не убью тебя, Ганнибал, но это лишь пока. Слишком давно я тебя знаю, поэтому иди прочь. Ни слова больше, иначе меня уже ничто не остановит. У тебя были какие то дела в Скайриме? – Надо же, помнит, хотя он упоминал об этом вскользь несколько месяцев назад. – Так убирайся их заканчивать, и потом, может быть, я приму тебя обратно в Семью. – Она помрачнела, и спрятала кинжал в ножны.
Ганнибал молча прошел мимо нее, и, накинув плащ, вышел из Убежища. Ему было жаль Астрид и остальных, но судьба дочери его заботила больше всего. Бабетта и Арнбьорн не допустят, чтобы девочку вытащили из-за безопасных стен в Убежище в нынешние времена. Это поворотный момент в истории Братства, но если оно сгинет в Обливион, он не отправится в горе за ними. Главное – это его дочь. Можно будет, для начала, проверить в каком состоянии их дом в Данстаре, из которого они уходили еще втроем. Ярл, конечно, обещался присматривать за ним, но проверить не помешает, к тому же тихий северный городок как нельзя лучше подходит для того, чтобы переждать те великие потрясения, что сотрясут Скайрим очень скоро.
Резко в нос ударил запах мяса, а желудок свело от голода. Присмотревшись, он увидел путника, пробиравшегося сквозь вечерний лес явно не в направлении города. Какое неправильное место и время он выбрал, чтобы заблудится. Все мысли и планы отошли на потом, сейчас он, скользнув рукой под плащ, сжимал рукоять клинка и заворожено смотрел на продирающегося к нему человека, заметившего его и просящего помощи. Во имя Девятерых, он ведь так давно не ел…

***

Ярл Данстра – Скальд, был человеком отвратительным. Мечтающей о великой славе и воспевания в песнях, он лишь грел задницей свой трон и грезил о великом. Ганнибал не знал, был ли этот человек женат, и если был, то как жена не придушила его во сне. Вот и сейчас, сжав зубы и повторяя про себя, что все это ради дочери, Ганнибал выслушивал уже, наверное, часовую болтовню ярла, которому льстило возвращение своих жителей. Естественно, он был уверен, что в этом исключительно его заслуга. Самохвалебные высказывания периодически перебивались угрозами и оскорблениями в адрес империи и обещаниями лично убить едва ли не каждого, кто служит на её стороне. Когда же лысый урод переключился на комплименты его дочери, Лектер уже знал в мельчайших подробностях, как именно прирежет ярла. Пусть он и отошел от дел Братства, но его клинок все еще с ним и жаждет крови.
– Очень милая девушка, в письме само очарование.
– Какое письмо? – Ганнибал напрягся, уже готовый перерезать глотку Скальду.
– Ваша дочурка передала письмо через своего друга, уведомив меня, что он теперь живет в ее, то есть, в вашем доме. – Ярл отпил из кубка, пролив на свое одеяние несколько капель. – Я ему сказал о вас, и что вы можете вернуться в любой момент. Очень тихий и молчаливый юноша. Маг, кажется…
– Совершенно верно, мой ярл. Он целитель и уже помог нескольким жителям. – В ответ ярл лишь отмахнулся от подавшего голос слуги.
– Так что вас теперь двое. А теперь – ступай, у меня еще есть дела.
«Нализаться до визгов, а потом приставать ко всем девушкам-служанкам – вот твои дела» - Подумал Ганнибал, выходя из дома ярла. Соседство с кем бы то ни было – последнее, что ему сейчас нужно, но видимо выхода нет. Если он уедет из города сейчас, то может вызвать подозрения стражи, итак слишком подробно и придирчиво расспрашивающей о том, где он был все эти годы. Проклятье.
Двухэтажный деревянный сруб был в очень приемлемом состоянии, видимо ярл все же следил одним своим заплывшим глазом за ним. Еще бы он этого не делал – за регулярную сумму золотом. Входные двери были не заперты, а над домом поднимался нитью в небо дым из растопленного камина. Из глубин памяти всколыхнулось воспоминание о так же ждущей его когда то давно жене. Однако было тут же спрятано в самый дальний сундук. Едва войдя в дом, на него пахнуло теплом и запахом целебных трав, а по лестнице, ведущей на второй этаж дома, раздались торопливые шаги.
– Здравствуйте, Вы что-то хотите из зелий? Сразу предупреждаю – ядов нет, и не будет.
– Нет, зелья меня не интересуют. – Целитель заметно занервничал и даже слегка вжал голову в плечи. Моментально стало неуютно, сквозь сильный запах трав ему почудился аромат трупного мяса. – Хотел бы узнать, что Вы делайте в моем доме.
– Мне позволила жить здесь Эбигейл, в прошлом она моя ученица. Она заверила, что дом, пустующий уже много лет нуждается в присмотре, к тому же ей хотелось знать, где я нахожусь. – Наткнувшись на вопросительный взгляд мужчины, Уилл смутился, вспомнив, что даже не представился. – Уилл Грэм. Целитель. Маг Коллегии Магов. Бывший. – Он протянул незнакомцу руку, надеясь на то, что она не слишком дрожит, выдавая его непонятно откуда взявшийся страх. Мужчина подавлял волю, казалось, что даже в комнате стало прохладнее и темнее.
– Ганнибал Лектер. – Он пожал протянутую ему руку. – Разногласия внутри Коллегии?
– Можно и так сказать. – Грэм был признателен, что Ганнибал не стал докапываться до причины ухода его из Коллегии. Он направился к огню, чтобы приготовить согревающий травяной чай себе и хозяину дома. Убеждая себя, что вовсе не сбегает от пронизывающего взгляда.
Помешивая приятно пахнуший отвар, Уилл начал напевать себе под нос одну из песен, услышанных в таверне, как вдруг с улицы раздался лай, а затем в дверь настойчиво постучали.
– Я открою. – Ганнибал, уже снявший верхнюю походную одежду, открыл дверь и был сбит с ног огромной массивной собакой, принявшейся радостно облизывать ему руки и лицо.
– Ганнибал, – женский глосс принадлежал их соседке – пожилой женщине Иргнир. - Он сразу тебя почуял и узнал, хотя сколько лет прошло после того, как ты мне его оставил.
– Спасибо, Иргрид. Я думал, что его давно уже нет в живых. Ну же, мой хороший, успокойся. Все хорошо. - В его голосе появилась мягкость и забота по отношению к существу, что крутилось у его ног.
Грэм улыбнулся. Скорее всего, в их доме появится собака. У него самого животных никогда не было, тетушки на дух их не переносили, так что он подолгу, пока они не видели, играл с соседскими собаками. А уж в Коллегии о собаках и речи не шло, тем более таких огромных.
– Ну все, хватит. Тише. Все, ты дома, я не уйду. Тише… тише…
Ложка упала в чайник с отваром, выплеснув приятно пахнущий кипяток в огонь. Тише…. Все звуки исчезли, только бешено колотилось сердце и эхом звучало «Тише…» Он уже слышал это слово. Этот голос. Тогда их разделяли каменная стена и одеяло, в которое в ту ночь был завернут Уилл Грэм. Тише… Паника, как тогда ночью, оцепенение перед живым ужасом, когда каждое движение может стать последним. Теперь понятно, откуда взялся запах смерти. Ему не почудилось. Тише… Пусть сейчас откроются врата Обливиона и поглотят его. Тише… Что угодно. Пожалуйста… Только не это… Тише… Тише….
Он в одном доме с убийцей Темного Братства.

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Chimotoma Katari
Название: Апория
Форма исполнения: арт
Персонажи или пейринг: Абель Гидеон|Фредерик Чилтон
Рейтинг: PG-13
Жанр: Джен
Примечание: Иллюстрация к фику Апория  Chimotoma Katari
От Санты: Дорогая  Chimotoma Katari, поздравляю тебя с праздниками. Не думала что твой заказ будет для меня настолько сложным, поэтому решила сделать иллюстрацию к твоему фику Апория, но в итоге это не иллюстрация событий описанных тобой, а то как я увидела в целом отношения Чилтона и Гидеона. Красная нить как символ неизбежности и обреченности их привязанности. Прошу прощение за отсутствие портретного сходства, руку ещё не набила на их черты.

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Consulting Spock
Название: Merry dinner!
Форма исполнения: фанарт
Персонажи: Ганнибал Лектер, Уилл Грэм
Рейтинг: PG
Примечание: по клику полноразмер

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Солар
Название: The Great Hunt
Форма исполнения: клип
Персонажи или пейринг:Уилл/Ганнибал
Рейтинг: R
Жанр: дарк, символизм.
Примечания или предупреждения:
В клипе рассказаны отношения Уилла и Ганнибала с точки зрения одной большой охоты друга на друга. Преимущественно, охота ведётся Уиллом на Ганнибала. Но в тексте песни Fever Ray - "The Wolf" поётся о том, что стая или волк заберут человека в конце концов и он будет жить по их правилам. Можно рассматривать тему как тёмная интерпретация сказки "Красная шапочка". Когда Красная шапочка сама оказывается оборотнем.

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  HerbstRegen
Название: Ящик котят
Форма исполнения: перевод фанфика sock drawer kittens by emungere, разрешение получено
Персонажи или пейринг: Ганнибал Лектер, Уилл Грэм
Рейтинг: G
Жанр: флафф
Краткое содержание: В метель, повинуясь внезапному импульсу, Ганнибал пускает кошку в дом. Вернувшись с работы, он обнаруживает пополнение.

Это было импульсом, рожденным из наблюдений за другими живыми существами, страдавшими и умершими в снегах. Перед уходом на работу Ганнибал принес кошку в дом, прочь от режущего ветра и минусовой температуры, грозившей еще понизиться в течение дня. Он почти забыл о ней к тому времени, как вернулся. Теперь, стоя босиком, в расстегнутой рубашке, Ганнибал открыл комод в поисках сухих носков, а вместо них нашел изрядно похудевшую кошку и четырех очень маленьких котят.

Они были все еще мокрые, но по большей части чистые, что нельзя было сказать об остальном содержимом ящика. Мать перенесла котят подальше от сырости и по крайней мере одной оставшейся плаценты, которую Ганнибал подцепил совком вместе с пострадавшими носками. Он спустился по лестнице и выбросил все в мусорный бак снаружи.

Он ненадолго остался на холоде. Снег кружил и падал, находя приют в его волосах и ресницах. Ганнибал обнаружил, что не сожалеет о спасении, но определенно не имеет намерения оставлять кошку, не говоря уже о четырех новорожденных котятах. Он планировал отвезти её утром в приют. Теперь другая идея незаметно поселилась в его разуме, так, будто она всегда была там.

***

Поездка к дому Уилла заняла больше времени, чем обычно, потому что снег превратил дорогу в мазки белого и серого. Кошка молчала, но котята мяукали не переставая — тонкое пронзительное пищание в пассажирском сиденье рядом с ним. Ящик был накрыт одеялом, но это совсем не помогало приглушить звук.

— Осталось совсем немного. — Мяуканье прекратилось на мгновение. А затем продолжилось. — Вам достаточно тепло? — Они снова ненадолго замолчали лишь для того, чтобы замяукать еще громче. — Я везу вас к другу.

Последняя миля или около того пронеслась быстро. Белая мгла. Ганнибал включил радио, которое посоветовало ему остаться дома. Котята невзлюбили человека из радио, но, казалось, им понравился Моцарт.

— Он добрый человек, — сказал Ганнибал. Само собой, Уилл был добрым. Это ни что иное, как очевидный факт, но Ганнибал мог бы составить список качеств, которые он ценил в Уилле, простирающийся от Балтимора до Вулф Трапа, и не подумал бы, что доброте есть место среди них.

В конце концов, он припарковался около дома Уилла и поспешил по снегу к его крыльцу. Он все еще подбирал подходящее выражение лица и пытался привести себя в порядок, когда дверь открылась.

— Доктор Лектер. — Уилл поднял брови и отступил в сторону. — Пожалуйста, входите.

Ганнибал опустил ящик на кровать. Котята молчали. Уилл поднял одеяло, и Ганнибал смотрел, как его лицо смягчалось, когда он садился рядом с ними. Один из них издал это тонкое пискливое мяуканье, и Уилл осторожно коснулся его головы пальцем:

— Где вы их взяли?

— Там, где вы их видите. Я обнаружил их in situ.с лат. — «на месте», «в месте нахождения»

Уилл моргнул и перевел внимание на Ганнибала:

— В ваших носках?

— Я впустил мать в дом перед уходом на работу сегодня утром. Я не был осведомлен о её положении.

— Ни одно доброе дело не останется безнаказанным, — пробормотал Уилл, но на лице его была улыбка. — Они тут натворили беспорядок.

— Да.

— Что вы хотите, чтобы я сделал? Вы могли отвезти их в приют.

— Он закрыт.

— Вообще-то я не кошатник, — сказал Уилл, в то время как кошка с готовностью подставила ему свой подбородок и замурлыкала от прикосновения. Ранее попытка Ганнибала отодвинуть от нее носки была встречена шипением. Уилл погладил кошку по спине и подоткнул одеяло вокруг. — Вы дали ей воды?

— Я привез их сюда.

Уилл выглядел позабавленным.

— Я схожу за водой. Вы можете перенести их к камину. Там будет тепло. Собаки не побеспокоят их.

Ганнибал устроил котят согласно инструкции. Собаки подошли ближе, чтобы понюхать и заглянуть за край ящика. Одна из них подошла слишком близко к матери, получила удар по носу и ретировалась.

Уилл сел к очагу рядом с Ганнибалом и потянулся, чтобы поставить миску с водой в зоне досягаемости кошки. Он оказался прижатым к боку Ганнибала и замер, наблюдая, как она пьет.

— Когда она закончит, попробуем положить туда полотенце вместо носков?

— Вы можете попытаться. Я не думаю, что нравлюсь ей.

— Вам не нравится она.

— Она загубила половину моих носков.

— Поэтому вы повезли её через метель ко мне, вместо того, чтобы подбросить в приют утром.

Ганнибал смотрел, как Уилл мягко достает носок, в котором кошка утопила свои когти. Он вздохнул и встал:

— Вы уже ели?

— Неа.

— Мне приготовить что-нибудь?

— Ради бога. Сделайте что-нибудь и для неё.

Он оставил Уилла выкрадывать носок за носком и успокаивать кошку своими руками и голосом. Кухня Уилла обеспечила Ганнибала курицей, шпинатом и лимонами — большим, чем он рассчитывал. Он должен был привезти провизию. У него наполовину приготовленное сердце в холодильнике, которое теперь пропадет впустую.

Готовка, даже из обыденных ингредиентов, действовала на него успокаивающе. Снег монотонно стучал в окно, гонимый ветром. Масло шипело на сковороде. Ганнибал нарезал лимон тонкими, как бумага, ломтиками.

— Вам придется остаться на ночь, — произнес Уилл за его спиной. — Погода становится только хуже, и дороги здесь не будут раскапывать до утра.

— Спасибо за приглашение.

— Звучит как прелюдия к отказу.

— Нет. Только благодарность. — Ганнибал сделал паузу и посмотрел на курицу. — Будет ли неразумным попросить каперсы?

Уилл улыбнулся ему:

— Возможно, вам стоит умерить аппетит на одну ночь, доктор Лектер.

— А утром? Что вы будете делать с ними?

— Поговорю с моим ветеринаром. Посмотрю, знает ли она кого-нибудь, кто хочет взять котят. Думаю, будет несложно найти им хозяев. Котята могут жить здесь, пока не подрастут.

— Что насчет матери?

— Я постараюсь найти кого-нибудь, кто захочет взять и её.

— А если не выйдет?

— Она может остаться. Прокормить еще один рот не будет большой проблемой.

— Безусловно, если вы заставите своих гостей готовить.

— О, вы хотите, чтобы готовил я? У меня есть “СпагеттиОс” в буфете.

— Полагаю, абсолютно справедливо позволить мне заработать свою кровать на ночь, — сказал Ганнибал, хорошо осведомленный, что никому нет нужды платить за приют в доме Уилла. Добрый. Слово снова пришло к нему на ум, когда он выдавливал лимонный сок, чтобы придать мягкость курице.

— Они все заснули. К разговору о кровати. Хотите посмотреть?

Он совершенно не хотел, но взглянув на Уилла, склонившегося над ящиком с нежной улыбкой, вытер руки и подошел к камину.

Уилл посмотрел на него снизу вверх:

— Кошке повезло, что она нашла вас.

Ганнибал легко покачал головой:

— Нет. Ей повезло оказаться здесь.

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Hanna Wind и  Will Robert Dark
Название: Клетка
Форма исполнения: фанфик
Персонажи или пейринг: Ганнибал Лектер/Уилл Грэм
Рейтинг: R
Жанр: драма, романс
Краткое содержание: На двоих у них есть три роли: агент ФБР, психоаналитик, серийный убийца. Кому выпадет какая на этот раз?
Примечания или предупреждения: AU;повествование в настоящем времени

Дверь открывается. После полумрака приемной свет, льющийся из кабинета, режет глаза. В первые секунды Ганнибал видит только темный силуэт в дверном проеме, окруженный электрическим ореолом.
Вся сцена продумана до мелочей. Не хватает только режиссера, стрекота камеры и финального «Стоп, снято».
— Добрый вечер, агент Лектер, — произносит голос, и одновременно с тем, как к нему вновь возвращается зрение, Ганнибал чувствует, как сердце пропускает удар.
— Доктор Грэм, — он поднимается с кресла и кивает в знак приветствия. Коротко, на грани грубости, но Ганнибал не доверяет собственному голосу.
Доктору Грэму он доверяет еще меньше.
На пороге Ганнибал на секунду замирает, оглядываясь. Этого хватает, чтобы кабинет накрепко отпечатался в его памяти — издержки профессии. Он еще вернется в эти стены, неторопливо изучит одну картину за другой, проведет пальцами по корешкам книг в шкафах, насладится игрой света и тени на серых в бордовую полоску занавесках — мысленно и позже, много позже.
Доктор указывает ему на кресло, стоящее в центре комнаты, сам усаживается напротив. Долгие сорок секунд он молчит, безо всякого стеснения разглядывая собеседника. Чуть хмурится, шевелит губами, словно продолжая диалог с самим собой, улыбается и трет щетину на подбородке. Ганнибал еще никогда не встречал людей с настолько подвижной мимикой. Не нужно быть физиономистом, чтобы с легкостью угадывать одну эмоцию за другой.
В этом таится притягательность доктора Грэма — кто устоит перед соблазном читать собеседника как раскрытую книгу?
В этом таится его опасность — слишком легко поверить, что хотя бы часть из этих эмоций правда.
— Вам уже знакома процедура психологической оценки, агент Лектер? — Грэм кивает на папку в своих руках. Получив утвердительный ответ, он легко заканчивает: — Отлично. В таком случае, сэкономим ваше и мое время.
С этими словами он размашисто расписывается и передает Ганнибалу заполненный бланк.
— Поздравляю, агент Ганнибал Лектер. Вы полностью отдаете отчет в своих действиях и находитесь более-менее в здравом уме.
— Более-менее? — повторяет Ганнибал, подпав под магию момента.
Уголки губ доктора Грэма поднимаются в улыбке. Слишком короткой, чтобы ее заметить, но Ганнибал замечает все равно.
Искренней.
— Не менее чем любой из жителей этой планеты.
— Включая вас.
Грэм снова кивает.
— И не более?
На этот раз улыбка не просто касается губ, а задерживается на них достаточно долго.
— Зовите меня Уилл, — предлагает он, расслабляя спину и закидывая ногу на ногу.
Теперь настает черед Ганнибала разглядывать своего собеседника. Темные средней длины волосы, зачесанные назад, аккуратно подстриженная щетина, пронзительные голубые глаза — Уилл Грэм красив и знает это, использует внешность как еще один инструмент в работе.
— А вы, вне зависимости от того, соглашусь я или нет, будете обращаться ко мне Ганнибал, — он делает паузу, прежде чем закончить, — не так ли, Уилл?
Их улыбки отражают друг друга, цепляются друг за друга, тонут одна в другой.
— Если у меня будет повод к вам обращаться, — мягко соглашается Уилл.
Ганнибал едва заметно приподнимает брови.
— Горячие продажи — ваш конек, Уилл? — спрашивает он.
— Только если покупателю нужно то, что я могу предложить.
— Теперь я должен спросить: «А мне нужно?», чтобы вы могли ответить «А вы сами как думаете»?
Некоторое время Уилл молча разглядывает его.
— Не знаю, были ли ваши предыдущие сеансы с психоаналитиками полезными, но они определенно были скучными, — говорит он. — К счастью, я не поклонник традиционного подхода.
Ганнибал слышит все, что остается непроизнесенным: слышит обещание, слышит вызов.
Доктор Уилл Грэм опасен: слишком умен, слишком хорош в своей профессии.
Слишком интересен, чтобы просто о нем забыть.
Ганнибал не собирается это делать. Как любой хищник, он не может устоять перед пламенем, ярко сияющим в темноте.
— У меня свободны вторники и пятницы, — говорит он. — После шести.
Уилл поднимается и идет к столу, листает темно-синий ежедневник с золотым тиснением.
— В пятницу в половину седьмого? — предлагает он, сводя брови. Его лицо словно один большой обеспокоенный знак вопроса. Ганнибал читает на нем: «Вам удобно?», распознает: «Надеюсь, наши графики совпадут» и видит: «Ну же, соглашайся. Пожалуйста!»
Ганнибал не верит ни одной из этих эмоций.
Он верит глазам, изучающим и напряженным. Глазам, которые транслируют одну-единственную мысль: «Попался».
Послания их глаз совпадают.

За окном темнеет. Уилл сидит в кресле за рабочим столом и листает записи — просто чтобы занять руки.
Его мысли с самого утра заняты лишь одним пациентом. Чувства, которые он испытывает, с трудом поддаются классификации: предвкушение, заинтересованность, редкие проблески профессиональной обеспокоенности. Специальный агент Ганнибал Лектер, профайлер из ФБР, вызывает интерес на слишком многих уровнях сразу.
Уилл второй год сотрудничает с ФБР, и редкие, «особые» пациенты оттуда всегда разнообразят его практику. После бесконечных неврозов, семейных проблем, кризисов среднего возраста и завышенных (хотя сами пациенты считают их заниженными) самооценок он с удовольствием переключается на те дела, которые являются вызовом для него как профессионала. По-настоящему уникальные случаи, разумеется, встречаются крайне редко, но Уилл нутром чует: Ганнибал Лектер окажется именно таким.
Он не похож на других агентов. Выделяется там, где остальные пытаются слиться с толпой.
Уилл вспоминает темно-синий в тонкую красную клетку костюм-тройку, который был на Ганнибале во время их первой встречи, и даже не пытается предположить, какую именно расцветку увидит сегодня. Яркая окраска в природе — признак слабости. Чтобы защититься от хищников, безобидные животные пытаются копировать опасных собратьев. Коста-риканская бабочка внешним видом и движениями изображает своего непосредственного природного врага — паука. Изображает настолько достоверно, что сам паук раскрывает обман всего в шести процентах случаев.
В этом примере Ганнибал — отнюдь не бабочка.
Он паук, изображающий бабочку, изображающую паука.
Хищник, скрывающий свою настоящую натуру тем, что не скрывает ее вовсе.
Прожив в Америке больше двадцати лет, он все равно сохраняет легкий, но отчетливый европейский акцент, а значит «сохраняет» — неверное слово.
Культивирует.
Каждому, кого судьба сталкивает с Ганнибалом, этот акцент призван намекать: «Осторожно, перед тобой чужак». Предупреждение для тех, кто в состоянии его услышать. Уилл не уверен, что в жизни Ганнибала Лектера было много таких людей.
Тонкие губы, бесцветные брови, прилизанные волосы — его внешность должна внушать опасение и отторжение, но Уилл находит ее странно привлекательной. И нисколько не сомневается: не он один.
Еще более привлекательным Уилл находит то, что таится в глубине янтарно-карих глаз.
Часовая стрелка с тихим щелчком меняет свое положение, и Уилл открывает дверь кабинета.
— Добрый вечер, Ганнибал, — говорит он с легким кивком, протягивая руку. Несмотря на улыбку, Ганнибал чуть хмурится, пожимая ее. Разумеется: Уилл нарушил все нормы этикета, первым инициировав переход на обращение по имени. Разница в возрасте — пять лет, если судить по внешнему виду, и десять, если свериться с документами, — однозначно отдает это право Ганнибалу.
Право, которое Уилл с легкостью отобрал.
И то, что в их первую встречу Ганнибал не стал возражать, вовсе не означает, что ему это нравится. Уже к середине сегодняшнего вечера он признает Уилла равным, достойным обращения на «ты», но прямо сейчас каждое «Ганнибал» из уст Уилла порождает короткую вспышку раздражения.
Уилл дергает за ниточки, пока это вызывает реакцию — иначе какой смысл все затевать?
Прежде чем сесть в кресло, Ганнибал расстегивает пуговицу на бледно-голубом пиджаке в кремовую клетку. Безупречные манеры на грани театральности — еще одно средство, чтобы казаться безобидным. Эксцентричная старомодность вызывает понимающие смешки и переглядывания; глушит чувство, что ты оказался в одной клетке с тигром.
Уилл входит в эту клетку с открытыми глазами.
— Вы получили чек? — Ганнибал начинает разговор первым, перехватывает инициативу. Это пока еще не нападение, а простая проверка, стоит ли противник того, чтобы пробовать.
— «Принципы медицинской этики с аннотациями, специально применимыми для психиатрии», раздел четыре, — кивает Уилл. — Я не вправе разглашать любую информацию, полученную от вас во время сеансов, вот уже восемь с половиной часов.
Ганнибал на секунду прикрывает глаза.
— Кроме тех случаев, если вам станет известно о готовящемся преступлении, которое вы в силах предотвратить.
— Строго говоря, нет. — Улыбка Уилла остается безмятежной, когда он по памяти цитирует: — «Когда на основании клинической оценки лечащего психиатра риск опасности представляется значительным, психиатр может раскрыть конфиденциальную информацию, полученную от пациента».
Ганнибал молчит. Уилл чуть заметно пожимает плечами и проговаривает то, что и так отлично известно им обоим:
— Может раскрыть информацию. Не обязан.
На мгновение между тонких губ мелькает язык. Ганнибал сглатывает, и Уилл взглядом провожает движение его кадыка.
— Вы ничего не сказали бы полиции, сообщи я вам, что собираюсь убить человека? — в этом «вы» отчетливо слышится «доктор Грэм». Уилл пересчитывает морщинки в уголках глаз Ганнибала и молчит.
— А если бы этим человеком были вы, — пусть это звучит откровенной издевкой, но он все же добавляет: — Уилл?
— У меня есть охотничий нож и пистолет, — отвечает Уилл, ничего больше не добавляя. Непроизнесенное «Говоришь, ты сильнее меня? Я так не думаю» остается висеть в воздухе.
Взгляд Ганнибала скользит по его фигуре, словно пытаясь нащупать спрятанное под одеждой оружие. Уилл улыбается и приподнимает брови одновременно. С этим выражением лица он флиртует, решая, стоит ли продолжать случайное знакомство в постели; с ним же вызывает пациентов на откровенность.
В разговоре с Ганнибалом невозможно определить, где одно перетекает в другое.
Ганнибал выдыхает, и Уилл понимает, что выиграл этот раунд. Следующий час они действительно разговаривают.

Уилл сидит, склонив голову набок, и смотрит прямо на Ганнибала. В полумраке кабинета его глаза кажутся темными, почти черными, губы блестят.
Его притягательность такая же тягучая и опасная, как заползшая в кабинет темнота. При свете дня Уилл Грэм кажется безобидным и вызывает в своих пациентах безотчетное желание доверить ему все секреты, но каждый вечер пятницы в половину седьмого, поздоровавшись с Ганнибалом и пригласив того внутрь, он снимает костюм хорошего парня и убирает в шкаф до понедельника.
Возможно, он безотчетно подстраивается под Ганнибала, меняет себя для него. Под него.
Возможно, он хочет, чтобы Ганнибал в это верил.
При каждой их встрече Ганнибала не покидает ощущение, что Уилл на самом деле видит его настоящего: сквозь маску богатого легкомысленного европейца с причудами, сквозь личность агента ФБР, обладающего выдающимися аналитическими способностями, острым умом и своеобразным чувством юмора. Чувствует хищника, затаившегося внутри. Принимает его, не задумываясь и не анализируя, как люди принимают землетрясения, наводнения и ураганы.
Принимает как данность.
Сама возможность такого развития событий раздвигает губы Ганнибала в полуулыбке-полуоскале, заставляет топорщиться волоски на его руках.
Одного часа в неделю ничтожно мало, чтобы наслаждаться этим ощущением.
Ганнибал хочет все то время, что Уилл может ему предложить, и еще неизмеримо больше.
Если бы кто-то решился ее сделать, стенограмма их встреч вышла бы чопорной и пуританской. Дьявол прячется в деталях и полутонах: изгибает губы в слишком откровенных улыбках, заставляет делать лишний шаг друг к другу, чтобы чужое дыхание оседало на щеке и шее, окрашивает «Уилл» и «Ганнибал» всеми оттенками сдерживаемой страсти.
Ганнибал может сколько угодно сомневаться в мотивах Уилла, но в одном он уверен точно — их отношения неизбежно закончатся в высшей степени непрофессионально. Предпочтительнее всего в постели, но он согласен и на пол, и на диван, и даже на письменный стол в этом самом кабинете.
Вопрос лишь в том, кто капитулирует первым.
Их флирт далек от соблазнения — зачем соблазнять того, кто хочет того же, чего и ты? Он больше похож на битву за доминирование. На состязание.
Победитель получит то же, что и проигравший. Избавленный от какой-либо меркантильной составляющей, этот поединок воль превращается в идеальную вещь в себе.
Иногда Ганнибалу становится страшно, какое огромное место в его жизни занял один-единственный человек. Большую часть времени его это интригует.
— Эта книга имеет практическую пользу? — спрашивает Уилл, и Ганнибал вспоминает, что да, сегодня они обсуждают монографию Фредерика Чилтона.
— Не больше, чего его трость. Пригодится разве что для растопки камина.
Уилл смеется, прикрыв глаза. В этот миг его лицо кажется беспечным и невообразимо юным.
— Но именно с его помощью был пойман Чесапикский потрошитель.
«Осторожно», — говорит себе Ганнибал.
— На что только ни пойдешь, чтобы улучшить продажи не слишком успешной книги, — произносит он вслух.
Фальшивая улыбка Уилла — зеркальное отражение его собственной.
Им обоим есть, что скрывать.
— Когда-нибудь думали о своей собственной книге, Ганнибал? — Уилл продолжает беседу, как ни в чем не бывало. «Вы тщеславны?» — на самом деле спрашивает он.
— Мои таланты лежат в другой области, — тщательно взвесив каждое слово, отвечает Ганнибал. И без перехода атакует: — А ваши?
Уилл подчеркнуто медленно облизывает губы, наблюдая за Ганнибалом из-под полуопущенных ресниц. Наглядная демонстрация, вызов, обещание.
— В свободное время люблю работать руками, — говорит он, и волна возбуждения, рожденная этими словами, сбивает Ганнибала с ног. — В детстве я любил чинить лодочные моторы вместе с отцом.
Образы, затопившие воображение Ганнибала, бесконечно далеки и от лодок, и от моторов.
Он помнит про поединок, про столкновение воль — и может только удивляться, почему еще минуту назад это имело хоть какое-то значение.
— Ты свободен завтра вечером? — спрашивает он и взглядом выпивает улыбку с губ Уилла.
— Боюсь, что не могу ответить прямо сейчас.
Ганнибал поднимается с кресла и подходит к письменному столу. Уилл наблюдает за ним с живым интересом, но не двигается с места.
Открыв знакомый темно-синий ежедневник на субботу, Ганнибал каллиграфическим почерком вписывает номер своего мобильного телефона.
— Сообщи, когда определишься с планами, — говорит он, возвращаясь обратно в кресло. Их беседа продолжается как ни в чем не бывало.
Телефон оповещает о входящем сообщении без четверти десять. Ганнибал с минуту разглядывает имя и адрес своего нового психоаналитика, которые ему прислал Уилл, и думает, что найти подходящего доктора для своего теперь уже бывшего пациента и согласовать все формальности за два с небольшим часа — это чертовски быстро. «Принципы медицинской этики», регламентирующие дозволенное и недозволенное в отношениях доктора с пациентом, больше не имеют к ним ни малейшего отношения.
Ганнибал улыбается и отправляет лаконичный ответ:
— Завтра в половине седьмого.
Мысли о возможном — неизбежном — завершении завтрашнего ужина белесыми ручейками стекают по кафелю ванной.

Уилл с интересом оглядывается — он никогда раньше не был в «Дыме и зеркалах». Ничего удивительного, шуму и суете общественной жизни он предпочитает тихие домашние вечера и компанию трех своих собак.
В фантасмагоричных, сюрреалистичных интерьерах Ганнибал выглядит абсолютно естественно. Мозаичные стеклянные стены и потолки многократно отражают его фигуру, окрашивая кожу в черный цвет. Обычные зеркала перемешаны с фальшивыми, искажающими пропорции и черты лица. Их столик отгорожен от остальной части ресторана, но Уилл не может отделаться от ощущения, что ужинает с несколькими десятками Ганнибалов сразу. Губы у одних улыбаются, у других искривлены в оскале. Ганнибал хмурится, смотрит на Уилла в упор и отворачивается одновременно. На Уилла накатывает странное чувство, что каждое из этих отражений правдиво. Что раньше Ганнибал показывал только малую, тщательно сконструированную и социально одобряемую часть себя, а сегодня разом выпустил на волю всех своих демонов.
У них антрацитово-черная блестящая кожа, клубящаяся тьма в провалах глаз и заканчивающиеся когтями пальцы. Их тонкие черные губы знают вкус крови, а руки привычны рвать еще живую плоть. На Уилла они смотрят, затаив дыхание, с ужасающей смесью из желания и нежности в глазах. Это обнаженное, безграничное поклонение настолько подавляюще, что выбивает воздух из легких.
Уилл чувствует, что может потеряться в череде бесконечно разных и бесконечно пугающих Ганнибалов. Он ищет что угодно, любую мелочь, которая позволит ему сохранить рассудок, не утонуть в этом море влюбленных демонов.
Его спасательным кругом оказывается галстук. Он надет на каждом из Ганнибалов: кровавые цветы, листья и побеги, распускающиеся на блестящей серебристой поверхности. Уилл хорошо знает этот цвет, когда кровь уже давно покинула тело, загустела и вот-вот начнет высыхать. Он взглядом прослеживает каждый завиток — так долго, что ему самому это кажется вечностью, но Ганнибал не возражает — прежде чем ему удается собраться с мыслями и произнести:
— Что именно было в том коктейле, который официант дал нам на входе?
Ганнибал улыбается — что-то внутри Уилла начинает истекать кровью от этой слишком острой, слишком нежной улыбки.
— До того, как твой бокал попал ко мне в руки, или после?
Стук сердца в горле становится нестерпимым. Уилл сглатывает. Ему кажется, что еще немного, и его стошнит его же собственным сердцем прямо на белоснежную скатерть.
— Какие-то побочные эффекты, о которых мне следует знать? — спрашивает он.
Ганнибал накрывает его ладонь своей, и на миг сознание Уилла проясняется. Теперь он точно знает как минимум один компонент «коктейля», гуляющего по его венам. Такая реакция на прикосновение может быть вызвана лишь малой, тщательно отмеренной дозой афродизиака. Уилл смеется. Не над Ганнибалом, а над собой. Над тем, что эта неуверенность Ганнибала в его чувствах кажется ему милой.
— Ничего, что вызывает привыкание с первого раза, — начинает Ганнибал. — Старый добрый амобарбитал, немного аминазина, псилоцибин.
Уилл закрывает глаза. Отрезанный от Ганнибала, от его исковерканных отражений, рожденных то ли особенностями интерьера, то ли визуальными галлюцинациями, он чувствует себя хоть немного самим собой.
Неспешно текут секунды. Темнота на внутренней поверхности век сменяется изображением его собственного кабинета — его личной зоны комфорта, места, где он имеет преимущество перед Ганнибалом, а не наоборот. Уилл понимает, что это бегство от реальности, что он по-прежнему накачан наркотиками и находится во власти другого человека, но ему нужны эти несколько минут покоя, чтобы собраться с силами, вернуть контроль над ситуацией и собой.
Это нелегко — Ганнибал не из тех, кто делится контролем. Он привык подавлять, держать все козыри у себя, ничего не оставляя на волю случая — или волю другого человека.
Начнись их общение чуть иначе, будь Уилл пациентом Ганнибала, а не наоборот, и у него не было бы ни малейшего шанса. Возраст, богатство, уверенность в себе, умение мыслить на пять шагов вперед — их ждали бы отношения ферзя и пешки, призрачный шанс однажды превратиться в равную фигуру и длинная, полная смертельных опасностей шахматная доска впереди.
В этой партии Уилл предпочитает быть шахматистом.
— Афродизиак был лишним, — говорит он, по-прежнему не раскрывая глаз. Это ошибка: Ганнибал материализуется в его мысленном кабинете и, как обычно, усаживается в кресло напротив. Он сдержан и спокоен, серебристо-красный галстук — единственный намек на то, что происходит с другой стороны век.
— Простая подстраховка — чтобы возможный седативный эффект аминазина не испортил завершение нашего вечера.
Внутри своей головы Уилл улыбается — он знает, что слова Ганнибала правда. Знает, что не вся.
Это знание дает ему сил вернуться наконец из своего воображаемого кабинета в реальный мир.
— Что порекомендуешь из меню? — спрашивает он.
Черные отражения Ганнибала синхронно хмурятся, недовольные тем, как быстро Уилл пришел в себя. Единственный, кто смотрит на него с восхищением — настоящий Ганнибал.
Вечер идет своим чередом. Они отдают должное изысканной кухне и вину — эффект от взаимодействия наркотиков и алкоголя просчитан Ганнибалом, решает Уилл, и не беспокоится по этому поводу, — обсуждают книги, кино и политику, флиртуют.
Когда Уиллу кажется, что у Ганнибала или его отражения отрастают рога или отливают красным глаза, он просто переводит взгляд на галстук и взглядом ласкает кровавые изгибы цветов и листьев до тех пор, пока галлюцинации не отступают.
Несмотря на алкоголь и наркотики в крови — благодаря им? — он отчетливо понимает, что Ганнибал смертельно опасен.
Понимает, что не сможет от него отказаться.
Их взгляды все чаще сталкиваются, склеиваются, вплавляются один в другой.
Когда они выходят на улицу, черные отражения-двойники Ганнибала остаются позади, но стоит присмотреться чуть повнимательнее, и Уилл отчетливо видит глянцево-черный блеск чужой кожи.
Видит тьму вместо глаз и длинные черные рога.
Уилл моргает, когда Ганнибал вкладывает в его ладонь ключи от своего Бентли. Это безграничное, невозможное доверие — и стремление рисковать своей и чужой жизнями сразу — на миг придавливает его к земле.
— Ты… — начинает он, но не заканчивает, потому что сам не знает, что именно хочет сказать. Облизывает губы и открывает перед Ганнибалом дверцу автомобиля.
Когда он садится за руль, его руки не дрожат. Даже не обернувшись на свой припаркованный у ресторана автомобиль, он выезжает со стоянки и едет к дому так быстро, как позволяет загруженность дорог.
Ладонь Ганнибала на его колене прожигает даже сквозь плотную ткань брюк.

Огни уличных фонарей путаются в волосах Уилла, раскрашивая их красным, желтым и золотым. Сейчас он красив той болезненной, лихорадочной красотой, какой может быть красив полыхающий дом за миг до того, как его стены обрушатся. Ганнибал мог бы смотреть на него вечно.
Они останавливаются на светофоре, и, пока желтый свет сменяется зеленым, Уилл поворачивается к Ганнибалу. Его взгляд расфокусирован, расширившиеся зрачки скрыли собой радужку. Когда эти горящие стены обрушатся, они погребут его под собой, но Ганнибал понимает, что уже не сможет отойти. Слишком поздно. Слишком хорошо.
Он наклоняется и целует Уилла. Мягкие губы охотно раскрываются навстречу, а дыхание пахнет вином и лекарствами. Ганнибал слизывает этот вкус с чужого рта, подается навстречу, игнорируя впившийся в грудь ремень безопасности.
Лишь ударившись затылком о спинку кресла, он понимает, что только что произошло. Уилл, не снимая рук с руля и глядя на дорогу прямо перед собой, спрашивает:
— Больно?
Ганнибал прикладывает ладонь к затылку. Он хотел бы, чтобы пальцы окрасились красным — тогда он протянул бы руку Уиллу, и тот, забыв про стрелку спидометра, слизал бы кровь.
Ладонь остается сухой.
— Ты меня толкнул, — бесцветно произносит Ганнибал. В его голове — легкость и пустота.
— Ты мешал мне управлять машиной. — Уилл хочет казаться бесстрастным, но его голос ломается, выпуская наружу жажду и хрипоту: — Мешал добраться до дома как можно скорее.
Стрелка спидометра качается, обнимая цифру сто то слева, то справа. В салоне скорость почти не заметна, ее выдают лишь городские огни, сливающиеся в световые линии и зигзаги. Несмотря на включенный обогрев, Ганнибал чувствует, как по коже бегут мурашки. Если бы он уже не был влюблен, то в этот миг влюбился бы снова.
Он не сразу замечает, что они приехали. Уилл успевает заглушить двигатель, выйти из машины и открыть дверцу напротив пассажирского сиденья, а Ганнибал все еще возится с ремнем безопасности. Поверх его ладони ложатся чужие, нащупывают механизм, не заботясь об осторожности, и практически волоком вытаскивают его из машины.
В следующий миг его рот запечатывает жадный, собственнический поцелуй. Они оба не закрывают глаз, сталкиваясь губами, взглядами и языками. Уилл надавливает ладонями ему на затылок, заставляя опустить голову, чтобы было удобнее. Этот нетерпеливый, эгоистичный жест приводит Ганнибала в восторг.
Он разочаровано стонет, когда давление на его затылке исчезает, но тут же чувствует, как ладони, спустившись по спине, бокам и груди, сжимают его галстук. Уилл отстраняется и делает шаг назад, не выпуская из рук свою добычу. Шелк натягивается и сжимает шею Ганнибала, не давая дышать.
Чтобы не задохнуться, он шагает навстречу, а Уилл снова отходит. В этом странном, наполненном рваным дыханием ритме они добираются до входной двери.
Очутившись внутри, Ганнибал перехватывает инициативу. Он целует Уилла, заводя его руки за спину и снимая пиджак. Тот застревает где-то в районе локтей, фиксируя не хуже смирительной рубашки.
Голубые глаза вспыхивают раздражением, но Ганнибал не позволяет Уиллу отстраниться, целует и ласкает до тех пор, пока не чувствует, что сопротивление исчезло. Он расстегивает верхние пуговицы на рубашке Уилла, обнажая гладкую безволосую грудь, исследует ее пальцами и губами. Поднимается выше и оставляет на шее засос — над линией воротника, чтобы его нельзя было спрятать под одеждой.
— Спальня наверху, — произносит Уилл. Приказ, которому нельзя не повиноваться.
Они поднимаются по лестнице, руки Уила по-прежнему связаны за спиной его же собственным пиджаком, руки Ганнибала блуждают в волосах Уилла.
В полутьме наверху их встречают собаки — две или три, мельтешение лап и хвостов, Ганнибал не присматривается. Уилл цыкает, и они послушно исчезают. Когда дверь спальни отрезает их от остального мира, Уилл шевелит плечами, натягивая пиджак обратно, чтобы сразу же его снять. Рубашка идет следом — он не тратит время на расстегивание пуговиц, а просто снимает ее через голову и бросает на пол.
Оставшись в одних брюках, он помогает Ганнибалу раздеться, качая головой, когда тот пытается снять галстук. Ганнибал улыбается, опускаясь на колени и нащупывая молнию на строгих темно-синих брюках Уилла. Одним слитным движением он спускает их до колен вместе с нижним бельем и на пару секунд замирает, наслаждаясь открывшимся зрелищем. Уилл полностью возбужден, его член стоит, чуть подрагивая. Прежде чем взять его в рот, Ганнибал наклоняется и глубоко вдыхает, запоминая запах.
Почти сразу же у него в волосах оказываются ладони Уилла. Они то гладят, то сжимают голову, отзываясь на действия Ганнибала. Он расслабляет горло, принимая Уилла на всю длину, и получает в качестве награды серию рваных, тонких всхлипов.
Когда дыхание Уилла становится слишком прерывистым, свидетельствуя о приближающемся оргазме, Ганнибал отстраняется. Он практически вытряхивает Уилла из штанов и толкает к кровати. Снимает брюки и ложится сверху, удерживая вес тела на локтях, пока любуется Уиллом. Их обнаженные тела разделяет только тонкая полоска галстука.
Ганнибал осторожно касается языком соска Уилла, чувствуя, как тот твердеет под прикосновением. Он губами изучает живот и грудь Уилла, языком прокладывая влажные дорожки по его коже. Уилл подается вперед, стремясь усилить контакт. Их члены соприкасаются, и у Ганнибала перехватывает дыхание. Освободив правую руку, он обхватывает ею член Уилла и водит ладонью вверх и вниз в том же ритме, в котором минуту назад сосал.
Обняв его за плечи, Уилл перекатывается, оказываясь сверху. Он садится на Ганнибала так, что его член вжимается Уиллу в задницу, и наклоняется для поцелуя. Кажется, его тело состоит не из костей и мышц, а из нетерпеливых стонов и вздохов; во взгляде звериная жажда.
Ганнибал мог бы любоваться им вечно, но член Уилла в более чем прозрачном намеке упирается ему в живот. Ганнибал оставляет любование до тихих рассветных сумерек, наполненных пресыщенностью и негой, и аккуратно вводит в Уилла первый палец.
— Еще, — говорит Уилл и больше уже не останавливается. Он говорит:
— Ну же!
Говорит:
— Сильнее!
Говорит:
— Я предпочел бы кончить с твоим членом в заднице, а не с пальцами. Но если ты не поторопишься…
Стенограмма их секса вышла бы развратной и непристойной, но оба участника слишком увлечены процессом, чтобы ее вести.
Засыпают они лишь под утро.

Телефонный звонок раздается в половину двенадцатого.
— Уилл Грэм? — отрывисто уточняет Кроуфорд и продолжает, едва услышав подтверждение: — Немедленно выезжайте, адрес придет смской.
Может, в какой-то другой вселенной он беспрекословно подчинялся бы приказам Джека Кроуфорда. В этой он лишь хмыкает и произносит, оглядев свой идеально пустой кабинет:
— Прямо сейчас у меня пациент, Джек. Я освобожусь не раньше чем через тридцать минут.
На секунду в трубке повисает молчание — Джек не привык к отказам.
— Это в ваших же интересах, док, — наконец буркает он и отключается.
Звуковой сигнал оповещает о входящем сообщении. Уилл смотрит на экран мобильника, но не открывает смс. Он закрывает глаза и вызывает в памяти ручей¸ в котором обычно ловит рыбу. Обжигающий холод воды чувствуется даже сквозь плотные резиновые сапоги. Уилл вдыхает по-осеннему терпкий воздух и проводит следующие двадцать пять минут, выбирая наживку. Ему предстоит ловить чрезвычайно осмотрительную рыбу.
— Что случилось, Джек? — спрашивает он, припарковав машину и пожав руки Джеку и его сотрудникам. — Я бы хотел получить объяснения. Где Ганнибал, и что вы делаете у него дома?
— Отрабатываем анонимное обращение. ФБР стала известна информация по делу Чесапикского потрошителя…
— Где Ганнибал? — повторяет Уилл, игнорируя предыдущие слова. Джек хмурится, но все же отвечает:
— В гостиной.
Уилл не мешкая проходит в дом.
— Привет, — говорит он Ганнибалу, подходит и легко целует его в губы. — Ты как?
Тот пожимает плечами.
— Я люблю принимать гостей, но предпочитаю, чтобы это происходило на моих условиях.
— Что произошло? — Уилл продолжает разговор с Ганнибалом, начисто игнорируя команду Джека.
— Кто-то сообщил в местную полицию, что видел, как я затаскивал в свой дом Элизу Николс, информацию передали в ФБР — и вот, — он обводит рукой гостиную.
— Николс, Николс… — Уилл хмурится, припоминая. — Та, которая найдена задушенной в своей собственной спальне? Но ее похитили прямо оттуда же, куда позже вернули. И это дело не имеет отношения к Чесапикскому потрошителю.
— Именно так я, — Ганнибал особенно выделяет последнее слово, — и написал в своем заключении. Но, очевидно, Джек счел, что не стоит верить экспертным заключениям подозреваемого в убийстве.
— Не подозреваемого, — говорит Джек, подходя ближе и бесцеремонно вклиниваясь в беседу. — Ганнибал, в твоих же интересах разобраться с этим побыстрее. Мы осматриваем дом, чтобы опровергнуть нелепую анонимку, рапорт идет вверх по инстанциям, а ты спокойно возвращаешься к работе. Черт побери, я даже позвал дока, чтобы тебе было комфортнее!
— Спасибо, — говорит Уилл, едва заметно закатывая глаза.
Ганнибал хмыкает, уголок его рта дергается.
— Довольно непривычно чувствовать себя конфеткой, которую дают ребенку за хорошее поведение у стоматолога.
Джек собирается что-то сказать, но его перебивает Беверли. Выражение ее лица серьезное и неуверенное.
— Ганнибал, — спрашивает она, бросая обеспокоенный взгляд на Уилла, — в последнее время у тебя бывали в гостях девушки?
Ганнибал хмурится и отвечает:
— Что ты понимаешь под «последним временем»? С воскресенья единственным гостем этого дома был Уилл.
Лицо Беверли замыкается, становится холодным и отстраненным.
— В таком случае мне довольно сложно объяснить, что у тебя на ковре делает вот это, — она демонстрирует зажатый пинцетом длинный темный волос, прежде чем упаковать его в пластиковый пакет.
Недоумение на лице Ганнибала кажется искренним. Оно и есть искреннее, кому как не Уиллу знать. Тем не менее, он отходит от Ганнибала на шаг, прикусывает губу и спрашивает:
— Ганнибал?
Недоумение сменяется раздражением.
— У меня нет никого кроме тебя, и ты отлично это знаешь. А домработницу ждет серьезный разговор касательно качества ее работы.
Следующим в игру вступает Джимми Прайс.
— Джек? — зовет он от входной двери, стараясь не смотреть на Ганнибала. — Можно тебя на минутку?
Глаза Джека холоднее, чем температура за окном. В его взгляде метет метель и завывает декабрьский ветер.
— Иду, говорит он, перемещая руку на пару дюймов ниже — на пару дюймов ближе к табельному пистолету.
На лице Ганнибала не дергается ни единый мускул. В его взгляде мелькает темная искра и тут же пропадает. На губы наползает улыбка.
Он знает.

— Давно не виделись, Уилл, — Ганнибал, как всегда, здоровается первым.
— Пять недель, — Уилл кивает, закрывая за собой дверь. Он помнит каждый из этих тридцати пяти дней, прожитых раздельно. Помнит не суету передачи своих пациентов другим врачам, не тонны заполненных бумаг и не сложности первых дней на новой работе, а одинокие вечера и холодную пустую постель.
— Ты похудел, — Ганнибал смотрит так жадно, словно не может наглядеться. Его взгляд ласкает и скользит по коже. Уилл чувствует, что плавится от этого внимания. Боже, как он скучал.
— Как тебе твоя новая комната? — спрашивает он вместо ответа.
Ганнибал осматривается и пожимает плечами — то немногое, что доступно человеку со связанными руками.
— Очень щедро со стороны Фредерика отдать свой кабинет в мое пользование.
— Боюсь, вот уже неделю как Фредерик не имеет ни малейшего отношения к тому, что происходит в стенах Балтиморской больницы для душевнобольных преступников.
Если бы взгляд Ганнибала был дисковой пилой для разделки туш, он бы вскрыл череп Уилла, забрызгав кровью белые с позолотой стены.
— Полагаю, в данной ситуации поздравления будут уместными?
Не отвечая, Уилл подходит и начинает неторопливо расстегивать крепления на смирительной рубашке Ганнибала. Их много, и следующие несколько минут проходят в тишине. Уилл чувствует теплое дыхание на своей щеке и улыбается.
— Ты читал инструкцию по технике безопасности при работе с пациентами, прежде чем ее подписывать? Полагаю, это один из самых важных документов для человека твоей должности — если, конечно, он планирует проработать дольше одного дня
— Ты всегда был опасен, Ганнибал, — мягко отвечает Уилл. — В этом отношении ничего не изменилось.
Ганнибал кивает, во взгляде теплота и любопытство.
— Давно ты знаешь?
— Что ты социопат? Знал еще до нашей встречи, хватило отчетов о твоих предыдущих психологических освидетельствованиях. Что ты убийца? Начал подозревать сразу же, точно понял той ночью, когда ты подсыпал мне в еду снотворное, чтобы обеспечить себе алиби на время убийства Мариссы Шурр.
От того, что Уилл помнит имена его жертв, Ганнибал выглядит странно польщенным.
— Я не убивал Элизу Николс, — продолжает он.
— Не убивал, — соглашается Уилл. — Ты слишком хорош в этом, Ганнибал. Не было ни единого шанса посадить тебя за те убийства, которые ты на самом деле совершил.
Ганнибал наконец может двигаться. Он разминает плечи, делает шаг и притягивает Уилла в объятия. Его пальцы гладят шею Уилла, словно примериваясь, где поудобнее ее сжать.
— Зачем? — спрашивает он.
От того, сможет ли Уилл дать правильный ответ, зависит, переживет ли он сегодняшний день.
С Ганнибалом правильных ответов не существует.
На долю Уилла остается лишь честность.
— Я не имею ни малейших проблем с тем, что люблю убийцу, — говорит он. Это первый раз, когда он прямо говорит о своих чувствах, и Уилл многое бы отдал за то, чтобы обстоятельства сложились иначе. — Но никогда не смогу быть соучастником. Знать, кто ты такой — что ты такое — и ничего не предпринимать — это соучастие, Ганнибал. Это все равно, что убивать своими собственными руками.
— Теперь твои руки останутся чистыми, Уилл?
Уилл смеется.
— После того, как я посадил тебя за решетку? Раскладывал по всему твоему дому волосы, частички кожи и ногтей мертвой девочки, которую убил кто-то другой? Писал анонимку и лично присутствовал при том, как Джек и его — твоя — команда находят улики?
— Ты подставил не только меня, но и Чилтона, — Ганнибал не спрашивает.
Уилл пожимает плечами.
— Это было несравнимо легче, — признается он. Ганнибал смеется.
— И что дальше? Станешь моим тюремщиком, Уилл? Будешь лечить меня таблетками и гипнозом до конца моей жизни?
— Однажды я уже был твоим врачом. Ты абсолютно здоров, и сам прекрасно знаешь это, — прикрыв глаза, Уилл легко целует Ганнибала в губы, зарывается пальцами в его волосы. — Ты не болен и никогда не был болен. Ты просто чудовище. Монстр, по ошибке рожденный среди людей. Я дам тебе все, Ганнибал: книги, предметы роскоши, любые мыслимые удобства, к которым ты привык. Все кроме свободы. Потому что твоя свобода — это свобода убивать.
Ганнибал молчит. Уилл не обманывается, он знает, что их нынешний статус кво — временная мера. Что Ганнибал не тигр, которого можно превратить в безобидного домашнего котенка, просто вырвав клыки и спилив когти.
Если бы Уилл на самом деле хотел спасти мир от Ганнибала, он должен был убить его.
Если бы он мог. Если бы он только мог.
Пастух из сказки кричал: «Волк», только чтобы проверить, придут ли к нему на помощь во время опасности. Уилл смотрит волку прямо в глаза, но не может заставить себя открыть рот.
Он чувствует себя заживо замурованным между «хочу» и «должен». Знает, что неудовлетворение, которое он сейчас испытывает, будет сопровождать его до конца жизни. Он готов вытерпеть гораздо больше, только бы Ганнибал оставался рядом.
— Это клятва, Ганнибал. Единственная любовная клятва, которая будет в твоей жизни.
Ганнибал подносит его левую руку ко рту и берет в рот безымянный палец. Когда в его основание впиваются острые зубы, Уилл даже не вздрагивает. Он ждет, пока Ганнибал не отпустит его, чтобы посмотреть на свое кровавое обручальное кольцо.
Никогда в жизни он не видел ничего прекраснее.
Скоро этот шрам заживет. Скоро Ганнибал нанесет его снова.
— Ты не тюремщик, Уилл, — Ганнибал вздыхает, произнося эти слова. — Ты клетка. Живые прутья, отделяющие от меня моих жертв.
— И ты будешь ломать эти прутья, чтобы вырваться на свободу, — эхом отзывается Уилл.
— Такова моя природа.
— А я буду не давать тебе этого.
— Такова твоя природа, — кивает Ганнибал.
Уилл знает, что его мотивы эгоистичны. Больше, чем спасти жизни невинных от чудовища, которое ему единственному удалось разглядеть, он хочет заполучить это чудовище себе — в безраздельное, безусловное пользование. Хочет любить его, оставлять на нем метки, жить с ним, быть с ним, умереть от его рук.
Ганнибал останется рядом до тех пор, пока Уилл будет достаточно крепким.
Возможно, однажды наступит время платить по счетам. Но прямо сейчас Уилл вместе со своим чудовищем наслаждается честно добытым счастьем.

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Just_4_Fun
Название: Наше сновидение
Форма исполнения: коллаж
Персонажи или пейринг: Ганнибал Лектер/Уилл Грэм
Рейтинг: PG

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Чай с ванилью
Название: Доктор Грэм
Форма исполнения: фанарт
Персонажи: Ганнибал Лектер, Уилл Грэм
Рейтинг: PG
Предупреждения и жанры: АУ (Уилл психотерапевт Ганнибала), флафф, ООС (хороший и добрый Ганнибал)
Примечание: по клику полноразмер

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  оку
Название: Say Hello, Melancholia
Форма исполнения: авторский фанфик
Персонажи или пейринг: Ганнигрэм
Рейтинг: R
Жанр: slash, drama, POV, пост-3х13
Предупреждения: возможный ООС, у Ганнибала отросли волосенки (примерно, как у Мадса на RDC), несильно графичные убийства, каннибализм (хотя можно и не предупреждать, да? :3), Уилл в мыслях не называет Гонебола по имени (но это уже личный глюк автора для этого фика), воображение Уилла и его скачкообразные мысли.
Примечание: музыка IAMX – Say Hello Melancholia.

Небольшой спойлер

В последней серии 2 сезона, когда Ганнибал вышел из дома, не было показано, взял ли он пальто с собой или нет. Но позже он одевает его. Поэтому я предположила, что он спокойненько снял виллкино пальто с лежащей бревном Аланы. Атата, Гонебол, как не по-джентельменски

****

Он заставляет меня смотреть.

Он заставляет меня слушать.

Он заставляет меня есть.

****

Когда он думает, что у меня начинается нервный срыв, или видит, как я меланхолично брожу по дому, он отправляется на поиски еды.

Я называю это «походом в магазин». Он смеется.

Он всегда приглашает меня «прогуляться» с ним. Но хоть приглашение и звучит как просьба, на самом деле это приказ. И его нельзя ослушаться.

Но я и не стал бы.

****

Я почти ничего не помню из того, что случилось после падения и до того, как очнулся. Мне снятся разные моменты, словно разбросанные кусочки паззла, но я не знаю, что из этого правда, а что нет, поэтому наутро я просыпаюсь с буквально вывернутой наизнанку душой и не в состоянии собрать целостную картинку из яркой мешанины образов. Единственное, что я помню во всех подробностях, это его крепкое объятие и мокрый от крови поцелуй, пока мы летели в бездну. Наш первый поцелуй. Тогда я думал, что он и последний.

Но иногда я думаю, что это мое больное воображение все выдумало.

Я часто хотел спросить его, действительно ли так было, но все время страшился, что он только снисходительно посмотрит на меня и скажет, что этого не происходило.

Но сейчас я вижу, как он завязывает волосы в хвост и надевает фартук, вижу закатанные рукава рубашки в тонкую полоску и могу дотронуться до его спины, лишь руку протяни. Поэтому даже если все это было в моем воображении (хоть это и больно), теперь я могу в любой момент подойти и поцеловать его еще раз. Что я и делаю в данный момент, наглым образом отвлекая его от приготовления легкого какого-то бедолаги.

****

Мне до сих пор снится Эбигейл. Я вижу ее, стоящую по колено в бурлящей реке темно-красного цвета. Розовая пена, закручиваясь небольшими водоворотами, вьется у ее ног, словно радостная собачонка. В правой руке у Эбигейл длинный охотничий нож, а в левой – каким-то образом все еще бьющееся сердце.

Правильно. Оно мое. Да, я чувствую дыру в груди, оттуда торчит черный и окровавленный олений рог. Кажется, я где-то уже видел нечто похожее.

Эбигейл смеется, наблюдая, как кровь толчками выплескивается из меня, наполняя реку. Она уже доходит мне до пояса, а ей еще выше. Скоро мы захлебнемся в ней, а я никак не могу сдвинуться с места, даже пошевелиться не получается, и просто смотрю, как Эбигейл подносит мое сердце ко рту и вгрызается в него удлинившимися уродливыми зубами.

На этом моменте я всегда просыпаюсь. И всегда сидя у него на груди и сдавливая его горло ледяными руками. Он никогда не выглядит удивленным. Я вижу – такое положение мнимой, как он считает, опасности возбуждает его. Он смотрит на меня чуть прикрытыми черными в темноте глазами и подтягивает за бедра ближе к себе, открывая рот и заглатывая мой уже возбужденный член до основания. В ответ я могу только судорожно сжимать его отросшие волосы и отчаянно толкаться в его жадный и горячий рот. Нам обоим это нравится. А потом он втрахивает меня в простыни винного цвета до тех пор, пока я не забываю все, кроме его имени.

Позже в тишине, когда я уже почти засыпаю, положив голову ему на грудь, я говорю, что до сих пор не простил ему убийство Эбигейл. А он, чуть пожав одним плечом, серьезно отвечает, что любит меня больше, чем ее, что любит только меня, и обнимает, поцеловав влажные – от кошмара и секса – волосы на макушке.

Прости, Эбигейл, но из нас двоих мне повезло больше в его любви. Эта мысль медленно блуждает в моем сонном мозгу до тех пор, пока я не отключаюсь.

****

Мне нравится запах свежего фарша.

Человек передо мной это знает, поэтому довольно улыбается, добавляя в мясо соль и перец. Красными от крови руками он разминает и месит фарш. Я словно завороженный наблюдаю за этим. Смотрю, как влажный фарш проскальзывает между пальцами, когда он их сжимает.

Я вижу, как фарш начинает медленно шевелиться в миске, постепенно убыстряясь. И вот теперь он начинает разбухать и сжиматься. Словно бьющееся сердце. В нем судорожно копошатся розовые от крови опарыши. Мне хочется закрыть глаза, отвернуться, но я продолжаю смотреть на это тошнотворное зрелище. Черви увеличились в размерах. Я не заметил, как некоторые опарыши успели залезть мне на руки и начать обгладывать пальцы. Черви стали размерами с мышей. Я моргнул. Опарыши исчезли. С моими пальцами все было в порядке, а его руки все так же методично продолжают работать с нормальным на вид фаршем.

Но теперь я вижу, как рубленое мясо превращается в кишечник, который извивается вокруг его рук, ползет к плечам, проникая под рукава рубашки. Кишки вылезают из миски, движутся ко мне. Они бледно-розовые, но кое-где с них капает кровь. Прямо на стол. Не надо. Ему это не понравится. Заставит меня прибираться и мыть всю кухню.

Один конец кишок был на уровне моих глаз, замерев, словно змея перед заклинателем с флейтой. Интересно, они теплые? Я уже почти протягиваю руку, как что-то прохладное касается щеки. Моргаю. Никаких кишок и крови на столе. Мысленно облегченно выдыхаю – не люблю убираться в кухне. Поднимаю глаза от столешницы и вижу протянутую ко мне руку с маленькими кусочками фарша, прилипшего к пальцам. Фу, наверняка он теперь у меня на щеке. Поспешно стираю пальцем жирный след от крови. Слышу смешок. Облизываю палец. Смотрю на него.

Выжидательно.

Настороженно.

Обреченно.

Просяще.

Облизав губы, он пальцем зачерпывает немного фарша и подносит его к моим губам. Я открываю рот и медленно слизываю мясо. Грязно. Неправильно. Знаю. Но Генри Лейхи оказался на вкус лучше, чем каким он был юристом. Ну, хоть для чего-то полезного сгодился.

Я прошу добавки и сразу же получаю ее. Всасываю с силой его пальцы (мясо мягко проскальзывает в горло), но я не выпускаю их из плена до тех пор, пока не чувствую его губы на своих. Я открываю рот шире, и его сразу же вместо пальцев заполняет чужой язык. Он ищет вкус крови и остатки от мистера Лейхи. Я открываю глаза и вижу черные рога. Они увенчивают его голову. Мне хочется их потрогать, но я запускаю руку в его волосы, прямо в то место, откуда вырастают рога, и еще на полчаса нагло отвлекаю его от готовки.

Все это время Генри Лейхи стоял около кухонного стола, наблюдая за нами мутными глазами. Его кишки были вывалены из черного разреза в животе прямо в миску с фаршем, а изо рта вылезали опарыши размером с мышей. Я не обращал на него никакого внимания.

****

Иногда меня одолевают сомнения.

В такие моменты мне хочется позвонить Джеку и все ему рассказать: где мы живем, как выжили, сколько человек он убил, скольких я съел.

В такие моменты я словно в трансе достаю пистолет из прикроватной тумбочки в нашей спальне и, зарядив его, спускаюсь на кухню. Я вижу его, такого спокойного, такого неимоверно опасного и действительно хочу выстрелить в него. Подхожу вплотную. Руки дрожат. Мокрый палец соскальзывает со спускового крючка, но я продолжаю вдавливать дуло пистолета ему между глаз. На это он ничего не говорит, только пожимает плечами и засовывает руки в карманы брюк. У него там нож – я знаю это – но он никогда не спешит им воспользоваться в отношении меня.

Вместо этого, когда он видит, что я уже на грани выстрела в него (или в себя), он протягивает одну руку к моему животу, а вторую – ко лбу. Он дотрагивается до своих меток, от которых просто без ума. Он может вылизывать их и ласкать часами, доводя меня до исступления.

Когда я чувствую его прикосновения, то сразу успокаиваюсь. (Хотя в первый раз, когда он так сделал, я дернулся и прострелил картину Боттичелли «Положение во гроб».) Я опускаю пистолет, а он притягивает меня в объятья, крепко сжимая в руках. Пытаясь защитить меня от своих же мыслей. У него это получается. Парадоксально, но я чувствую умиротворение в объятиях маньяка-каннибала. Он нежно вытаскивает оружие из моих ослабших пальцев.

Спиной я чувствую теплое дыхание черного оленя.

****

Я знаю, что еще в прошлой жизни он хранил мое пальто. То самое, которым я укрыл Алану, когда умер в первый раз по вине человека, который сейчас является моим любовником. (Надеюсь, у него не войдет это в привычку). Он рассказывал, что даже увез его с собой во Флоренцию. Говорил, что, несмотря на дождь и духи Аланы, пальто сохранило мой запах.

Я поцеловал его и сказал «спасибо». Хотя в действительности не до конца понимал, за что его благодарю. За пальто? Может, за то, что он все-таки не убил меня? Возможно, за то, что не забыл меня. А может быть даже и за то, что сделал из меня такого же монстра, как и он.

В мои мысли ворвался мучительный крик боли, и я резко закрыл уши руками. В ответ я получил его недовольный взгляд, поэтому их пришлось опустить и снова сложить на коленях. Он довольно улыбнулся.

От этого мне стало легче.

****

Однажды он убил человека прямо на людях. Просто ради развлечения и чтобы убрать с моего лица выражение крайней брезгливости, как он потом мне сказал. Мы были во Флоренции и прогуливались по площади Санта Кроче. Немного впереди нас мы увидели неприятную сцену. Мужчина что-то по-итальянски кричал заплаканной девушке. Я не понимал ни слова, но старался не обращать на него внимания, потому что уже знал, о чем он думает, потому что в моей голове красными буквами уже всплывали его мысли (тут даже язык не обязательно понимать). Они были очень паршивыми. (Шлюха. Да как она посмела меня обвинить в измене. Сучка, похоже, следила за мной. Вот паскуда.) Я не хотел знать их, поэтому отвернулся к своему спутнику, который с интересом наблюдал за той парой. Краем глаза я заметил, что мужчина ударил девушку по лицу и пошел от нее прочь к нам навстречу. Я старался не смотреть на него, хотя он и так привлек много внимания со стороны людей.

Когда он прошел мимо нас, я облегченно выдохнул, потому что мой чертов мыслеприемник заткнулся, наконец. А потом закричали люди. Я остановился и оглянулся назад. Тот мужчина лежал, дергаясь, на земле и кричал. Из его правого бедра лилась ручьем кровь. Бедренная артерия, моментально пронеслось у меня в голове, и я сразу посмотрел на убийцу. Он снисходительно и чуть брезгливо улыбался, наблюдая за разворачивающимся действом. А его правая рука спряталась в кармане брюк, незаметно скрывая орудие убийства. Позер.

Заметив мой обличающий и раздраженный взгляд, он наклонился и крепко поцеловал меня в щеку. Я сразу сделал испуганное лицо и отшатнулся от него. Он лишь посмеялся над моими неубедительными попытками показать, как он мне неприятен. Потом взял меня за руку и повел в церковь Санта Кроче, рассказывая о фресках Джотто и о выдающихся людях, что в ней захоронены.

****

Он думает, что заставляет меня смотреть.

Он думает, что заставляет меня слушать.

Он думает, что заставляет меня есть.

Он думает, что я это делаю только для того, чтобы порадовать его, чтобы не навлечь на себя его гнев.

«Ты не прав, Ганнибал».

Сказав это вслух, я вынимаю из его руки, затянутой в черную латексную перчатку, окровавленный нож. Ты рассказывал мне о нем. Это "Спайдерко сивилиан". Я смотрю на его черное изогнутое лезвие с полной серрейторной заточкой.

«Он красивый», - шепчу я, смотря в его распахнутые в приятном удивлении глаза, и делаю свой первый немного неуверенный надрез. Острейший нож режет живот как подтаявшее масло, погружаясь в него глубже и глубже. Пальцами, сжимающими рукоять, я случайно дотрагиваюсь до еще теплого нутра мужчины. Коннора Максвелла. Этот мужик сначала домогался Ганнибала, а потом и меня. За что и поплатился, мерзавец. Ганнибал очень ревнив. Настоящий собственник.

Разозлившись, я грубо вонзаю нож ему в шею, попадая прямо по еще бьющейся сонной артерии, и резко вытаскиваю его. Меня омывает кровью с головы до ног. Потрясающе. Поворачиваюсь к Ганнибалу и смотрю в его восторженные глаза.

Он манит меня к себе, и я сразу подхожу. Близко. Пачкая его безупречный костюм-тройку своей испачканной рубашкой. Но он не обращает на это внимания, склоняясь к мои губам. Я невольно облизываю их, чувствуя сладковатый вкус чужой крови. Ганнибал копирует это движение и впивается в мои губы, слизывая с них мою слюну и чужую кровь.

Я знаю, что он возьмет меня здесь. Трахнет прямо на грязном полу в луже остывающей крови. Рядом с трупом. (Правда, я ничего не имею против этого).

А еще знаю, что в следующий раз он сделает мне подарок в виде парных скальпелей с гравировками HL и WG. Ганнибал бывает до ужаса предсказуем в выборе подарков.

(Но, видимо, прозвище murder-husbands было не просто так).

В ответ я подарю ему сердце, собственноручно вырезанное из груди священника. Думаю, ему понравится.

Таков мой замысел.

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Манако
Название: Дважды в одну реку
Форма исполнения: авторский текст
Пейринг: Мадс Миккельсен/Хью Дэнси
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс

В баре шумно и многолюдно, но за уединённым столиком в углу это почти незаметно – ни толпа, ни шум голосов, ни играющая музыка. Создаётся иллюзия, что вы здесь вдвоём – ты и тот, с кем ты пришёл.
Или эта иллюзия зависит от выбора не столика, а собутыльника?
Хью Дэнси делает глоток пива из своей бутылки и, избегая прямого взгляда – совсем как его нынешний персонаж – искоса взглядывает на означенного собутыльника.
На Мадса Миккельсена, которого он сам порекомендовал на роль Ганнибала.
Будто и не было семи лет, прошедших со времени «Короля Артура» - снова совместные съёмки, попойки в свободное время…
Чёрт. Чёрт.
Хью кусает губы, чувствуя, что готов покраснеть. Как забыть… то, что было между ними семь лет назад, кроме совместных попоек?
Чёртов Мадс. Чёртов датчанин.
Знать бы, что семь лет спустя на него будет стоять не меньше, чем в молодости…
Чёрт, а знал бы – и что? Порекомендовал бы на роль кого-то другого? Сказал, что не хочешь играть с Миккельсеном? И почему – потому что семь лет назад он открыл тебе голубые горизонты и трахал во всех позах, а ты, войдя во вкус и дурея от страсти, сам лез к нему при каждой возможности? И сейчас мучительно хочется того же – но вряд ли вам удастся дважды войти в одну реку?
Бред.
Бред, бред, бред.
А Мадс смотрит ореховыми глазами в полумраке бара и едва заметно улыбается. Так, словно читает мысли.
Надо что-то сказать. Не пить же молча… чёртов датчанин, ты-то какого молчишь? Ты же никогда за словом в карман не лезешь… а сейчас – молчишь…
…Семнадцать часов утомительного перелёта, бескрайний Атлантический океан сквозь облака, где-то там, безумно далеко внизу – и он наконец в Торонто. Съёмки нового сериала «Ганнибал» должны начаться лишь через две-три недели, но Мадс Миккельсен предпочитает заранее обосноваться на новом месте, узнать детали и нюансы, всё изучить в хотя бы относительно спокойной обстановке, не подразумевающей спешку. Через несколько часов после приземления он уже вовсю обсуждал с Брайаном предстоящий проект, казавшийся всё более интересным… а потом увидел Хью. Тот пришёл позже, и они начали обсуждать всё уже втроём… А в короткий промежуток до этого, у дверей, были рукопожатия, объятия, и Мадс привычным для него широким жестом притянул Дэнси к себе, хлопая по спине и дружески тиская. Чувствуя… что соскучился. Они не виделись тыщу лет (и чуть меньше по земным меркам), лишь изредка общаясь по телефону, поздравляя друг друга и жён и детей их обоих с праздниками и днями рождения, оба занятые, хотя график Миккельсена был более сумасшедшим. Хью не слишком изменился за эти годы – всё такой же смешливый, кудрявый и чуть смущающийся; и от этого в сердце неуклонно становилось теплее. И обнимать его было так же… Так же. Они много говорили, пили кофе, смеялись, и, обращаясь к Брайану, Мадс невольно время от времени бросал взгляд на Хью. Похоже, усталость как рукой сняло, Мадс чувствовал воодушевление, радость и… желание выпить с Хью пива. Они о стольком могли поговорить! Потому, когда все основные пункты были обсуждены и намечены возможные нюансы, а Брайан покинул их, Мадс тут же прихватил Дэнси в рекомендованный Фуллером уютный и не слишком набитый бар. Теперь они сидели друг напротив друга, и бутылки с пивом уже были початы, но разговор не клеился. Получалось лишь смотреть друг на друга… или неловко не смотреть.
Миккельсен отхлёбывает ещё пива, и вместе с глотком становятся ярче воспоминания об их съёмках в «Короле Артуре»… и всём прочем. Однако он делает непроницаемо-дружелюбное лицо.
- Как ты вообще?
- Как всегда… - Хью дёргает плечом и снова отводит взгляд. – Ничего особо не меняется… Вроде меняется – а на деле нет, - вырвавшийся смешок получается неестественным, и Дэнси, чтобы скрыть неловкость, делает большой глоток. Крепкое пиво на голодный желудок быстро пьянит – или его пьянит присутствие Мадса? – И ты… тоже не меняешься… - Его рука, лежащая на столе, вздрагивает, словно по собственной воле собираясь коснуться руки Миккельсена, и Хью поспешно убирает её на колено. – Будто и не было всех этих лет, правда? – хрипло спрашивает он и пытается улыбнуться по возможности непринуждённо.
- Верно, будто и не было… - задумчиво кивает Мадс, ореховые глаза чуть сощуриваются. За секунду до этого он почти тактильно ощутил, как тогда Хью выгибался в его руках, в трейлере они так и не дошли до узкой кровати… Воспоминания обжигают, и от паха к солнечному сплетению поднимается жаркая волна. Его собственные пальцы тоже дёргаются, Мадс перебирает ими, чтобы скрыть порыв, потом кашляет и снова прикладывается к пиву. – Ты тоже не изменился… Повзрослел чуток… А так всё такой… - голос Миккельсена – хриплый и странно ласковый.
От такой знакомой, такой памятной хрипотцы в голосе Мадса перехватывает дыхание, Хью непроизвольно проводит языком по враз пересохшим губам и в несколько глотков допивает свою бутылку. Теперь пиво уже явственно даёт в голову – но в то же время становится проще. Спьяну всегда проще.
- Закажем ещё? – Мадс кивает, и Хью, подозвав официанта, просит принести ещё пива. Вскоре две непочатые бутылки оказываются на столе; Дэнси берёт одну, пригубливает, чувствуя, как стираются все те границы, которые он думал больше никогда не переступать. Как перестают быть запретными темы, которых он ещё совсем недавно запрещал себе касаться.
- Будто вчера всё было, - Хью проводит рукой по лбу, убирает лезущий в глаза непослушный тёмный завиток. – Всё… - он снова облизывает губы, - всё. Помнишь?.. – он искоса смотрит на Миккельсена, не решаясь произнести вслух то, что вертится в голове.
Не решаясь окончательно переступить границы.
Когда Дэнси задаёт свой вопрос, Мадс думает, что ещё одна бутылка оказалась как нельзя кстати. Но очередной глоток пива оказывается слишком большим, чтобы осилить его одним движением гортани, и Мадс судорожно и коротко кашляет. Потом смотрит на Хью взглядом, полным смятения, внимания, будто стараясь что-то разглядеть в глазах своего друга и… партнёра? Чёрт, во всех смыслах… Он кивает прежде, чем говорит.
- Да, помню… Всё помню. Тогда было… здорово…
Хью всё такой же растрёпанный, когда не идёт на какое-нибудь мероприятие – хотя иной раз на съёмочной площадке он растрёпан еще больше. И у него осталась всё та же манера убирать волосы со лба, небрежная и немного мальчишеская. И часто смущённая, совсем как теперь. Или это проявляется только когда он, Миккельсен, находится рядом?..
- Да… очень здорово… - Хью чувствует, как на секунду на его губах расплывается совершенно дурацкая мечтательная улыбка, и от осознания того, что Мадс это видит, начинают гореть щёки. Воспоминания накатывают жаркой волной – тяжёлое тело Миккельсена вжимает его в узкую кровать в трейлере, низкий хрипловатый голос шепчет на ухо какие-то нежности на датском… а ему, Хью, больно, сладко и чуточку стыдно оттого, как собственное тело, хоть и непривычное к однополому сексу, с готовностью раскрывается под глубокими толчками датчанина… Дэнси сглатывает и снова прикладывается к бутылке.
- Как никогда здорово, - хрипло говорит он.
Мадс смотрит на улыбающегося Хью и невольно задерживает дыхание, тоже вспоминая: как сгребал юного Дэнси в охапку, едва они переступали порог трейлера, зацеловывал всего, лихорадочно стаскивал одежду… Иногда они не доходили до кровати – только до шаткого стола, или просто валились на пол. Хью льнул к нему, горячий и смущённый одновременно, это сводило Мадса с ума, а потом они смеялись, и пили пиво, какое удавалось достать… и снова занимались любовью, иногда несколько раз за ночь.
- Да… - низким голосом отвечает Мадс.
Хью чувствует, что пьянеет окончательно – то ли от выпитого пива, то ли от взгляда Мадса. А, к чёрту, почему они должны молчать о том, что было, так, будто этого стыдятся? Мадс-то уж точно не стыдится ничего и никогда… чёртов датчанин… Они же просто вспоминают, верно? Они же… просто друзья. Просто, мать их, друзья.
- Особенно… когда ты меня… - выдыхает Хью, сжимая пальцы на горлышке бутылки и неотрывно глядя в глаза Мадса. – Помнишь? Вспоминал… хоть иногда?..
Мадс вздрагивает, горло сжимает ком.
- Вспоминал… - говорит он почти не своим голосом, после короткой обжигающей паузы. - Иногда… Нередко… Ты… тебя не забудешь…
- А тебя… тем более… - хрипло откликается Хью. – Я часто… вспоминал… очень часто…
- Черт, Дэнси, тогда было сладко, - Мадс смотрит потемневшими глазами. – И сейчас… тоже сладко… сидеть рядом с тобой…
- И с тобой тоже… - Хью смотрит на Мадса, и тут же поспешно отводит взгляд и подносит к губам бутылку с пивом. – Знаешь, мне даже снилось иногда… как под тобой кричал… вроде бы и своя жизнь, а… всё равно… и все новости про тебя отслеживал…
Разговор по душам со «старым другом» становится чересчур откровенным – но сдержаться Хью уже не может. Не теперь. Не после последних слов Мадса.
Мадс на секунду прикрывает глаза, дыхание едва заметно сбивается, словно его обжигает изнутри. Бутылка холодного пива в руке отрезвляет лишь отчасти, да и назначение ее в обратном.
- И я следил, как у тебя дела… радовался за тебя… И это… какой ты был гибкий, горячий, тоже вспоминал…
- Мадс… Мэсс… - Хью придвигается ближе к датчанину, крепче стискивает свою бутылку. – Мне ни с кем… никогда… так, как с тобой… под тобой… понимаешь?.. Как вспомню… будто только что было… будто до сих пор всё внутри горит… после того, как ты меня…
Имя, которым редко кто называет здесь Миккельсена, действует на него как наркотик, окончательно уносящий в прошлое. Тогда совсем молоденький Хью шептал его беспрестанно, едва они уединялись в трейлере или уходили прогуляться поглубже в лес. Почти в каждую свободную минуту. Да, так не было ни с кем. Не потому что с другими было хуже. Потому что с Хью было по-другому. Они всегда много смеялись, а в ту пору и много целовались, оставшись наедине. Было просто легко, и тепло, и до невозможности сладостно. Мадс порывисто касается пальцев Дэнси и тут же убирает руку.
- Да… я всё это помню… Чёрт, давно меня никто так не звал… ну, вдали от дома… - больше Миккельсен ничего не говорит, потому что хочется притянуть Хью к себе и накрыть его рот поцелуем, глубоким, неотрывным, чувствуя вкус пива на его языке… Но это будет слишком хорошая пища для журналистов, которые возникают когда угодно и где угодно.
Хью сглатывает и смотрит на Мадса полными желания и тоски глазами, не зная, что ещё сказать. Что было, то было… даже если было хорошо… у них жёны, дети… они – не должны?.. Не то чтобы Дэнси считал себя таким уж верным мужем – к тому же, они с Клэр сразу договорились, что не будут друг друга ограничивать – но на краю сознания бьётся мысль, что с Миккельсеном это будет не просто разовый поход на сторону. И… хочет ли того же Мадс, может, ему просто приятно вместе вспоминать былое? Как со старым другом… как с другом – проклятье… Хочется качнуться вперёд и прижаться губами к губам, слизнуть задержавшиеся на губах датчанина горьковатые капли пива – горечь выпивки, горечь на дне души – но Хью всё ещё медлит, не в силах ни сделать первый шаг, ни отстраниться и обратить всё в шутку. Не потому что считает возобновление их связи неправильным – потому что всё ещё боится, что Мадс думает не о том же… что он его оттолкнёт.
Мадс отвечает таким же взглядом – пробивающимся сквозь попытку смотреть, как на давнего доброго друга, встрече с которым рад. Ханне всегда понимала, какое его увлечение было особенным. Когда оно переставало быть увлечением. И когда он рассказывал ей о работе с Хью, она почувствовала – но тактично не стала это ворошить, чуть задумчиво улыбнувшись рассказу об их дурачествах. Впрочем, после Хью он жене почти не изменял – и в любом случае был хорошим семьянином и хорошим отцом…
В глазах Хью, на самом донышке, появилась горечь – или это видит только он и только сейчас?.. Миккельсен делает ещё один большой глоток, приятное пьянящее тепло разливается внутри. То ли от пива, то ли от того, что он снова может смотреть Дэнси в глаза так близко. Близко…
- Знаешь, мне всегда нравились твои руки… - Хью чуть медлит – и накрывает ладонью лежащую на столе руку Миккельсена. Мадс смотрит куда-то мимо Хью – почти мимо – и вздрагивает, ощутив прикосновение.
Проклятье – мелькает в голове Хью. Проклятье, что он делает? Пытается соблазнить – прямо в общественном месте? Чёрт, чёрт, чёрт… Мадсу это не нужно… больше не нужно… не нужно?..
Но дьявол, это так нужно ему самому… Так хочется шагнуть за край – даже если возврата не будет…
Мадс молчит, хоть и не пытается убрать руку – и Дэнси чувствует, как у него падает сердце.
- Мэсс?.. - полувопросительно спрашивает он, бессознательно придвигаясь ближе и глядя на Мадса почти просящим взглядом – словно стремясь что-то найти… и боясь найти не то, что ищет.
- Тут я, тут… - как-то бесцветно-надрывно отвечает Миккельсен и наконец снова смотрит Хью в глаза. Бутылка пива – в ней осталось меньше четверти – звякает об уже пустую. Мадс убирает руку. – Наверное, уже достаточно, Хью, - хрипло говорит он и с трудом узнаёт свой голос. – Мы выпили… Может, выйдем?.. то есть, пройдёмся?.. - Мадс говорит невпопад, кадык дёргается вверх, взгляд почти непроницаем.
- Да… да, пройдёмся… конечно… - Хью поднимается, чуть не опрокинув стул. Мадс предлагает ему… предлагает?.. Или просто хочет проветриться после выпитого? Как же хочется его поцеловать… обнять… почувствовать в себе… почувствовать его вкус на языке… чёрт. Чёрт, чёрт. Проклятье. Чёртов датчанин, от тебя напрочь сносит крышу…
- Пошли, - Хью оставляет на столе деньги за выпивку, накидывает на плечи куртку и первым идёт к выходу.
Мадс молча встаёт из-за стола, на ходу надевая свою кожанку, чувствуя, как стучит в висках. Они выпили не так и много, бывало больше, но сейчас к пиву примешивается ещё и… примешивается… Он спотыкается у порога, тихо чертыхнувшись по-датски, и через пару секунд они оказываются на свежем воздухе. Уже поздний вечер, но почти не холодно – или он просто не чувствует холода? По небу плывут редкие облака, мягко подсвеченные огнями города. Миккельсен делает глубокий вдох, слишком хриплый, так что приходится прокашляться. Бросает взгляд на Хью. Тот как-то нервно оглядывается по сторонам, потом смотрит на Мадса и замирает, словно выжидающе.
- Тёплая здесь осень, да? Не то что у нас… - низко говорит Мадс, чтобы хоть что-то сказать. Коротко мотнув головой влево, он делает шаг почти синхронно с Хью.
- Да… тёплая… - эхом откликается Хью. Вечер действительно тёплый, и, несмотря на свежий воздух, горит лицо – Мадс стоит слишком близко… и как же не хочется, чтобы он отошёл, увеличил расстояние… даже если так – мучительно хочется… хочется… Дэнси отходит в сторону, туда, куда указал подбородком Миккельсен – и, чувствуя, как замирает сердце, заворачивает за угол. Туда, где совсем темно, где их никто не увидит… Мадс намекал на это? Или нет? Или он просто размечтался, одурев от желания и воспоминаний? В ушах шумит собственная кровь, сквозь её гул Хью даже не слышит, идёт ли за ним Мадс… Дэнси останавливается за углом, разворачивается резче, чем собирался – и видит, что Миккельсен уже стоит совсем близко, затеняя собой оставшийся свет… пахнет табаком, туалетной водой и чем-то своим, особым, чем пахнет только он… и от чего сладко сжимается в груди и тянет в паху… У Хью пересыхает во рту, и он делает шаг навстречу, окончательно сокращая разделяющее их расстояние.
- Мэсс…
Мадс смотрит на Хью – глаза поблёскивают в остатках рыжего света уличного фонаря, грудь поднимается больше обычного от частого дыхания, которое никак не удаётся сдержать, тёмные кудри едва шевелятся от движения воздуха, стена заслоняет и ветер, и шум соседней улицы. А потом Миккельсен не помнит, в какой момент Хью оказывается прижатым к этой стене, а сам он лихорадочно целует его губы, обхватив лицо руками, врываясь языком в тёплый рот; горечь пива и сладость самого Дэнси смешиваются в одно, их бёдра стукаются друг об друга, трутся, руки залезают под куртку, стремясь ощутить, снова ощутить то, что не забывалось, что запомнила кожа, запомнило тело…
- Хью… - хрипло выдыхает Мадс – сейчас с сильным датским акцентом, словно желая произнести его имя на своем родном языке. А потом идут ругательства и что-то нежное, что совсем невозможно разобрать.
Хью вскрикивает от удивления и лёгкой боли, вызванной ударом затылка о стену. Кажется, Мадс потерял над собой контроль – и чёрт, это так сладко… Губы Миккельсена властно прижимаются к его рту, заглушают вскрик, пьют последовавший за ним стон желания; Дэнси размыкает губы, отвечает на поцелуй, ласкает языком в ответ, но перехватить инициативу всё равно не получается… да и не нужно. Пусть Мадс ведёт, пусть ведёт даже в поцелуе… как вёл раньше, тогда… Хью обхватывает датчанина за пояс, притягивает ближе к себе, пальцы скребут по кожаной куртке, спускаются на ягодицы – пусть прижмётся ещё крепче, ещё, ещё… Невозможно насытиться, невозможно забыть… не забывалось все эти годы…
- Мэсс… - хрипло стонет Хью. – Я всё это время… помнил… вспоминал… ты у меня первым был… ну, мужчиной… и ни с кем потом… так, как с тобой…
Проклятье, что он говорит, зачем рассказывает? Зачем упоминает других – сейчас? Но так хочется, чтобы между ними ничего не стояло… никакой лжи, никаких недомолвок – только страсть, что так и не угасла, только… Дэнси так и не решается даже мысленно произнести слово «любовь». Пока что – не решается.
Мадс тискает Хью, даже пару раз отрывает от земли, гладит везде, целует; всё сливается в какой-то сумасшедший поток адреналина и желания, приправленного крепким пивом, жажды прикосновения и её утоления.
- Я тоже о тебе думал… никогда не забывал… - сбивчиво, хрипло шепчет он, выцеловывая шею Хью, вытаскивая из брюк его рубашку, залезая под неё руками. – Безумие моё… min galskab…
Только темнота и отрывистое дыхание. Вжаться плотью в плоть, целовать, пока не начнёшь задыхаться, гладить живот, бока под рубашкой… Миккельсен на секунду отрывается от Хью, смотрит совершенно пьяными от страсти глазами – видно даже без света. Хью чувствует его страсть, льнёт к нему, словно утопающий…
- Я думал… только с тобой… больше ни одному мужчине не отдамся… не так вышло… но ты всё равно – единственный… Мэсс… - Хью лихорадочно гладит ладонями лицо Мадса, шею, затылок, ерошит короткие волосы, снова целует в губы – горячо, порывисто; пьёт чужое дыхание и никак не может напиться. Чуть слышно стонет от нетерпения, когда ладони Мадса касаются живота и груди, дёргает, чуть не сломав, молнию куртки Миккельсена, расстёгивает, ищет пуговицы рубашки. Выгибается, трётся бёдрами, напряжённой плотью о чужую, такую же каменную, ощутимую даже под слоями ткани. Мадс хочет его, хочет, хочет так же, как и раньше, так же, как сам Хью хочет его…
- Чёртов датчанин… - вырывается у Хью; слова легко идут с языка в опьянении, вызванном не столько выпивкой, сколько страстью. – Я ведь до тебя… подумывал… но думал, никогда не решусь… ты меня раскрыл… - у Дэнси вырывается смешок, и он целует Миккельсена куда-то в шею, - во всех смыслах… Мадс… Мэсс… трахни меня, прямо здесь, я сдохну, если ты не… если снова тебя не почувствую… как тогда, будто всех этих лет не было…
Мадс поворачивает голову и порывисто целует гладящие его лицо руки, пальцы, запястья; потом утыкается Хью куда-то в ключицы, начинает целовать и их, вылизывать жадно, будто оголодавший кот.
- И ты единственный… особенный… Я после тебя только с одним парнем был… несколько раз… давно уже… хорошо было, но… всё равно не так, как с тобой… так, как от тебя, в душе всё не переворачивалось…
Хью тянет Мадса вверх, целует в губы, наконец справляется с его рубашкой, и Миккельсен с удовлетворённым стоном прижимается обнажённой кожей к коже Дэнси, смыкает руки на его спине, зажав его между собой и стеной. Тоже смеётся – хрипло, низко; пальцы вплетаются в кучерявые волосы, ласкают затылок Хью. Счастье. Невозможное, сумасшедшее счастье. Над ними кирпичная стена уходит в тёмное небо, к обрывкам облаков, к осенним звездам.
- Трахну… - выдыхает Мадс, будто только сейчас окончательно решил это. – Иначе я тоже сдохну.
В висках Миккельсена стучит кровь. Он коротко смотрит на исступлённо глядящего на него Дэнси, оглядывается на составленные у стены щербатые бетонные блоки, на которые до сих пор едва обращал внимание, разворачивает Хью к себе спиной, надавливает ладонью на затылок, побуждая нагнуться. Задирает на нём рубашку вместе с курткой; не сдержавшись, целует гибкую спину вдоль позвоночника, рывками расстёгивает ремни брюк – сначала на Дэнси, потом на себе. Когда наконец становится возможно прижаться друг к другу плоть к плоти, у обоих вырывается шумный стон. Снова так близко… Хью хочется взять прямо так, немедленно, но Мадс заставляет себя чуть отстраниться, облизывает пальцы и проводит ими между ягодиц Хью, поглаживая, а потом осторожно проникая внутрь. Дэнси узкий, такой узкий, как был в первый раз… От этого можно свихнуться…
- Я снова тебя раскрою… - хрипло шепчет Мадс, лаская изнутри, чувствуя, как Хью сам, зашипев, насаживается на пальцы.
- Да, - хрипло откликается Дэнси, послушно поворачивается, наклоняется, опирается ладонями о шершавый, пыльный и холодный бетон. Шумно, тяжело дышит – наконец-то, наконец-то не во сне, а наяву, наконец-то снова… Мадс дёргает вниз его брюки, вечерний воздух холодит обнажённую кожу, и тут же сзади вжимается Миккельсен – прижимается к ягодицам пахом, горячей твёрдой плотью. Хью коротко стонет – соприкосновение словно посылает по телу электрический разряд – и сильнее прогибается в пояснице, разводит шире ноги, подставляясь, поощряя на большее. Влажные от слюны пальцы скользят между ягодиц, проталкиваются внутрь – сразу два, и Хью сжимает зубы, тщетно пытаясь заглушить новый стон. Тут же, не обращая внимания на боль в уже успевших отвыкнуть от растяжки мышцах, подаётся бёдрами назад – ещё, ещё, как же сладко, наконец-то он снова с Мадсом… Наконец-то снова эта дикая, горячая страсть, секс в любом подходящем и не сильно подходящем месте – ничего похожего на то, что было у него в дорогих отелях со случайными любовниками…
- Раскрой… - бормочет Хью, опустив голову, не замечая упавших на глаза завитков тёмных волос. – Чтоб ноги дрожали… Раскрой меня, Мэсс… Я давно ни с кем… как в первый раз будет… давай…
Миккельсен тихо стонет – от податливости Хью, от его слов, от мысли, что сейчас снова погрузится в жаркое тесное тело того, кого не смог забыть за все эти годы. Он гладит Дэнси по спине, по бёдрам, растягивает пальцами, стараясь делать это аккуратнее – что не слишком удаётся от нетерпения. Наконец выскальзывает, притягивает за бёдра вплотную к себе, шепчет «Прости…» - и толкается внутрь. Слышит шипение Хью, продвигается короткими осторожными толчками со столь же короткими перерывами, сдерживая себя. Где-то вдалеке проезжает машина, хлопает дверь, но они едва обращают на это внимание. Темнота и окраина улицы надёжно скрывают от посторонних глаз. Мадс входит до упора, замирает, снова давая Хью привыкнуть к себе, наклоняется, целуя обнажённую спину под курткой.
- Люблю тебя… - и он начинает двигаться.
Подготовки недостаточно, но Хью всё равно. Он шипит сквозь зубы, подаётся навстречу проникновению – Мадс, Мэсс, как же с тобой сладко, почему с тобой, как ни с кем… Губы Миккельсена касаются спины, отвлекая поцелуями от лёгкой боли – и Хью, не сдержавшись, тихо стонет от наслаждения. А потом Мадс говорит о любви – и от этих его слов словно обдаёт кипятком, Дэнси всхлипывает в голос, чувствуя, как на глаза всерьёз наворачиваются слёзы. Не от боли, от… Боже, да – от облегчения, что можно сказать то же самое. Наконец сказать правду, сказать её и Мадсу, и самому себе. Сказать, не боясь, что тебя оттолкнут.
- И я, Боже, да, и я… - стонет Хью и, сильнее упёршись ладонями в бетонные блоки, толкается назад, насаживаясь до предела, награждая себя наслаждением и болью. – И я тебя… Мэсс… люблю, обожаю… - он снова роняет голову и закусывает губу – напоминая себе, что они всё-таки на улице и орать во всю глотку не стоит. Руки Мадса лежат на его бёдрах, толчки становятся глубже и сильнее… всё, теперь можно просто позволять себя драть и стараться устоять на ногах. Как же… чертовски… хорошо…
- Да… Да, Хью… чёрт… иди сюда… - Мадс порывисто притягивает Хью спиной к себе, побуждая разогнуться, срывая с губ стон острого удовольствия с оттенком боли. Жарко, порывисто целует шею, забирается под рубашку, гладит ладонями грудь и живот. – Я тоже тебя обожаю… с ума сводишь… никогда не забывал... Чёрт, да я дрочил иногда, думая о тебе… - губы ласкают ухо, обжигают дыханием, Мадс тянется и целует Дэнси в губы, неистово, словно через секунду у него могут это отнять. Снова толкается в горячее тело, заставляя Хью изогнуться, откинуть голову ему на плечо – и пользуется этим немедленно, целует горло, пытается добраться до ключиц. Потом нажимает ладонью между лопаток Хью, вновь нагибая на бетонные блоки, с глухим рычанием врезаясь в него.
Хью сдавленно стонет – от боли, от наслаждения, от острого, невозможного счастья. Только с Мадсом, так – только с Мадсом, так – больше ни с кем… Сильные руки Миккельсена легко распрямляют его, обостряя ощущения, прижимают спиной к груди датчанина; Хью запрокидывает голову и видит первые редкие звёзды на потемневшем вечернем небе. Жадно отвечает на поцелуй – лаская языком язык, кусая чужие губы и чувствуя ответные укусы – и снова послушно нагибается, на этот раз ложась на бетон грудью, вжимаясь в шершавую поверхность обнажённой кожей, не заботясь больше ни о чём.
- И я… и я тоже… только о тебе и думал… и сам когда, и с другими… - толчки становятся резче и глубже, и Дэнси стонет в голос. – Мэсс… сильнее… ещё сильнее, не жалей… дери меня… хочу тебя всего…
И Мадс не жалеет – двигается резкими глубокими толчками, каждый раз почти выходя из тела Дэнси и снова погружаясь на всю длину, время от времени прижимаясь грудью к спине Хью, ругаясь по-датски сквозь стиснутые зубы, еле сдерживая низкие утробные стоны. Его охватывает ненасытность. То, чего хотелось все эти годы. То, что иногда снилось. Наслаждение кружит голову и становится почти невыносимым. Миккельсен просовывает руку под Хью и начинает ласкать его член, одновременно прикусывая ухо, зализывая его, не в силах даже что-то говорить, кроме нечленораздельных выдохов и глухих стонов.
Хью всхлипывает в голос – судорожно, почти жалобно, в то же время не ища жалости и по-прежнему пытаясь подаваться навстречу резким толчкам Мадса. Ругательства на датском звучат в ушах сладчайшей музыкой, кудри липнут ко лбу, наслаждение на грани боли волнами расходится по телу. Рука Мадса касается члена, зубы и язык тревожат ухо, обостряя удовольствие…
- Мэсс… Мэсс… - срывается с губ Дэнси. – Чёртов датчанин… мой Мэсс… люблю… люблю тебя… Ещё… ещё, Мэсс…
Мадс продолжает вколачиваться в Хью, уткнувшись в его спину, хрипло дыша, фактически распластав его на бетонной плите.
- Shit, jeg ønsker at bære ud til døden…* - он отрывисто ласкает член Хью, глуша собственные стоны его курткой, в которую вцепился зубами. Потом прикусывает шею, выдыхает: - И я люблю… Свихнусь от тебя… Давай… давай, мой хороший…
- Да… вечность бы… под тобой… чтоб ты меня… драл… Мэсс… чёртов датчанин… любимый… мой… - голос Хью прерывается, из горла вырывается громкий хриплый стон – и он кончает в руку Мадса, падает на бетонные блоки, вжимаясь в них уже и щекой, не помня ни о чём, чувствуя, как глубокие резкие толчки Миккельсена продолжают терзать сладкой болью сжимающееся отверстие.
Тесно, умопомрачительная пульсирующая теснота, - и жар охватывает Миккельсена всего, стремительно взмывая вверх; с хриплым рычанием он изливается в Хью, стиснув его плечи наверняка до синяков, вжимаясь всем телом, изогнувшись на нем. А потом остаётся только оглушительная тишина и шум крови в ушах, перекрывающие все остальные звуки. Мадс лежит на Дэнси без движения, только тяжело дышит, прижавшись щекой к его куртке. Хью не пытается вывернуться, не пытается даже сняться с всё ещё заполняющего его члена – просто наслаждается тяжестью тела Миккельсена, слушает оглушительный шум собственной крови и чувствует себя так, словно в теле не осталось ни одной кости.
- Мэсс… - губы слушаются с трудом. – Мэсс, скажи… это ведь был не последний раз… ты не просто не сдержался… правда? – Хью чуть поворачивает голову, пытаясь поймать взгляд Мадса – и в голосе помимо воли звучит отчаянная мольба.
Мадс, кажется, даже не сразу слышит, что Хью что-то сказал. Потом шевелится на нём; из горячего тела так не хочется выходить… Но ведь они на улице, чёрт возьми!.. Ещё несколько секунд, всего несколько…
- Нет… - голос Миккельсена совсем хриплый, но он знает, что говорит. – Не последний, Хью… Не последний… - и он утыкается Дэнси в затылок.
- Да… - Хью выдыхает, чувствуя, как сваливается с сердца что-то тяжёлое и давящее – а ведь должно было быть наоборот, он только что подписался на продолжительную супружескую измену, не одноразовую, как те, что были до этого… Но ему всё равно. Клэр, его славная Клэр – она поймёт. Она всегда понимала. А хоть бы и… хоть бы и не поняла.
- Всё равно я без тебя… не могу… как наркотик ты, Мэсс… все эти годы ломка была, а теперь снова подсел… мой самый лучший наркотик… И ты без меня, кажется, тоже не можешь… - Дэнси наконец подаётся бёдрами вперёд – не хочется, но что делать – снимаясь с члена Миккельсена; невольно охает, чувствует, как сползают по бёдрам ещё не остывшие струйки чужой спермы. Выскальзывает из-под Мадса, сразу начиная чувствовать вечернюю прохладу, и, вместо того, чтобы поспешить одеться, обвивает руками шею датчанина и трётся щекой о его шею – всё ещё оставаясь с бесстыдно спущенными до колен штанами и задранной рубашкой.
Мадс обнимает его – горячего, влажного под одеждой, обвившегося вокруг него и такого трогательного сейчас… Утыкается в его куртку, глубоко вдыхает запах. Они лежат на холодном бетоне в темноте, а над ними звёздное небо. Ханне снова придётся прощать его. Но он всё равно не жалеет… не жалеет. Только снова целует Дэнси в губы, и тот отвечает с готовностью.
- Не могу… - отзывается Миккельсен, уже полностью протрезвев. – Не могу без тебя…
Откуда-то издалека доносится музыка – видимо, открыли дверь клуба.
– Мэсс… Поехали к тебе. Или ко мне. Мне мало… одного раза за вечер… слишком долго без тебя был…
- Давай ко мне… Можно и пешком, моя гостиница не очень далеко, если дворами идти. Или такси… или такси лучше не надо?.. - Мадс думает о том, что, наверное, Хью не захочет, чтобы его сейчас кто-то видел, пристально разглядывал. Наверное, сам он сейчас этого тоже не хочет.
- Не надо… лучше пешком, - соглашается Дэнси. Натягивает брюки, возится с ремнём; Мадс застёгивает его куртку, потом свою. Заправляет за уши непокорные кудри.
- Как будто ничего и не было, да?.. - Миккельсен улыбается, но у них обоих изменившийся взгляд. И оба знают, что всё было.
Мадс обнимает Хью за плечи, и они идут к свету ночных фонарей, затем, чтобы на своём пути снова и снова сменять свет темнотой.


* Бля, до полусмерти хочется затрахать… (если верить гуглу)

---

[Hannibal Secret Santa]

Подарок для:  Ollyy
Название: Постоянный клиент.
Форма исполнения: арт
Персонажи или пейринг: Ганнибал, Уилл
Рейтинг: G
Жанр: АУ
Примечания или предупреждения: Уилл слишком ответственный, чтобы заводить собаку только ради того, чтобы чаще видеться с доктором Лектером. Но все же после пятого щенка Уилл не против "бонусов постоянного клиента". Свидание за прививки? А если привести всех пять собак, то можно рассчитывать еще и на завтрак в постель?
Примечание 2: по клику полноразмер

---

[.Лейтенант.]

Дорогие участники!
Напоминаю, что срок сдачи работ 29 декабря!

---

Пост вопросов и предложений

[Oriental_Lady]

Дорогие каннибалы, здесь можно спросить все, что осталось непонятным, внести рацпредложения или просто пофлудить!

@темы: Организационное